— Ты совершенно права, — машинально бубнил Евгений Максимович, думая о своем.
— Наверное, тебя иногда обижают напрасно, — вдруг без всякого перехода сказала она — и это тоже было в ее манере. — Ты мне так и не рассказал, почему считаешь, что возбудитель не вирус, а паразит.
В ее тоне теперь отчетливо слышалось заинтересованное участие. — Не мог же ты вот так, с бухты-барахты, отменить назначение профессора.
— Да я и не отменял. Я только сделал небольшое изменение, — проговорил он, приободренный ее участием. — Выделенный вирус вполне может оказаться нераспознанным аденовирусом. Больная ослабла — он и» размножился, неспроста его можно выделить лишь спустя неделю. Тут легко ошибиться. Практики-то у меня побольше, чем у Владимира Игнатьевича. А вот процент эозинофилов, отсутствие кашля, насморка… Есть и еще детали. Интуиция ведь не возникает на пустом месте. А самое главное — интерферон-С не помогает и вся схема, выстроенная профессором, не срабатывает. Люди гибнут…
— Проведи дополнительные анализы, возьми больше проб крови, может быть, обнаружишь возбудителя.
— Больные очень ослаблены, легко повредить им, а у меня нет достаточных оснований для рискованных исследований, — с откровенной растерянностью произнес он.
— А если это будут не анализы? — медленно, думая вслух, произнесла она. Если, например, ты просто соберешь свои «дополнительные детали» воедино? Почему бы тебе не расспросить больных, узнать, где они могли заразиться?..
В который раз Евгений Максимович подивился и порадовался ее практическому уму.
— Я уже думал об этом, но как-то не решался… Скажут: методы не медицинские, подкапывается…
— Эх ты, — она провела рукой по его волосам, — застенчивый старый воробей…
Прозвучал резкий телефонный звонок. Для Евгения Максимовича — несомненный сигнал тревоги. Он протянул руку, но жена успела раньше взять трубку:
— Он еще не отдыхал после дежурства, — оказала она официальным тоном, но Евгений Максимович выбежал в другую комнату и поднял трубку параллельного аппарата. Он услышал голос сестры и понял, что тревога не напрасна.
— Извините, Евгений Максимович, но вы сами просили, чтобы я позвонила, если состояние больной ухудшится. Гемоглобин на пределе, она задыхается…
— Еду, — выдохнул в трубку.
Жена по его лицу поняла, что сейчас лучше не вмешиваться, и, хотя это явилось для нее нелегким испытанием, молчала все те несколько минут, пока он собирался.
Такси поймать не удалось, и он, взмокший от быстрой ходьбы, мысленно торопил троллейбус, ежесекундно поглядывая на часы.
Он добрался до больницы за четырнадцать минут, но Нади в палате уже не оказалось.
— В реанимации, — сказала санитарка.
Словно не замечая предупреждающего сигнала, он толкнул дверь и увидел склоненную над столом знакомую курчавую голову: Бригадир реаниматоров даже не обернулся в его сторону, только сделал остерегающий жест.
— Ну что, Игорь? — все-таки решился спросить Евгений Максимович.
Бригадир покачал головой и ткнул пальцем в экран осциллографа. На нем танцевали беспорядочные зеленые зубцы.
Почти одновременно они произнесли «стимулятор!», только Евгений Максимович прошептал, а бригадир отдал команду, и один из его помощников тотчас щелкнул тумблером.
Ритмы желудочков сердца стали упорядочиваться, Евгений Максимович даже позволил себе чуточку расслабиться и облегченно вздохнуть, но, взглянув на напряженный затылок Игоря, понял, что радоваться рано. И действительно, через несколько минут на электрокардиограмме появились характерные маленькие неровные зубчики. И опять они произнесли одновременно:
— Дефибриллятор!
Как ни тих был шепот Евгения Максимовича, Игорь расслышал его, недовольно повел плечами. «Сейчас укажет на дверь», — подумал Евгений Максимович, отлично зная нрав бригадира реаниматоров. Добрый, интеллигентный Игорь Санах (говорили, что он пишет отличные стихи) становился почти жестким — до грубости, — когда ему вот в такие минуты кто-то мешал или мог помешать. Евгений Максимович поспешил отступить в угол и спрятаться за спины реаниматоров. Но долго он там не выдержал — ему нужно было видеть экран осциллографа, потому что только зубцы на экране свидетельствовали, что жизнь еще до конца не покинула лицо, похожее на гипсовую маску. Зубцы начали как будто становиться ритмичнее, но вместе с тем они опадали все ниже и ниже, стремясь вытянуться в ровную линию.
— Стимулятор! Зубцы опадали… Евгений Максимович почувствовал, как сводит мышцы, будто сам он делает массаж грудной клетки, будто готовит шприц… Его пальцы непроизвольно двигались, и, оказывается, он снова позволил себе что-то прошептать, потому что Игорь отрывисто бросил: Удалите посторонних! И затем: — Шприц! Кто-то указал Евгению Максимовичу на дверь, но он все-таки остался, прижавшись к косяку. Он видел, как длинная игла вошла в межреберье, как в стаканчик шприца, в бледно-салатовое лекарство, ударил фонтанчик крови — значит, игла попала в сердце (впрочем, он и не сомневался в искусстве Игоря). Только когда шприц опустел, он решился взглянуть на экран.
Зубцы заострились, стали вытягиваться вверх пиками. Но только на минуты, И опять опали. Линия неотвратимо выравнивалась…
— Массаж! — Стимулятор! Крупные капли пота стекали по лбу Игоря, сестра промокала их марлевым тампоном. На несколько минут Игоря сменил помощник. Бригадир оглянулся, нашел взглядом Евгения Максимовича, его брови упрямо сдвинулись, он снова шагнул к столу, скомандовал: — Готовьте ИС! Евгений Максимович уловил в его голосе нотки безнадежности. Видимо, он понял то, что Евгений Максимович знал уже тогда, когда спешил к реанимационной: болезнь необратимо истощила организм.
Бригада еще пыталась бороться. Включив аппарат» Искусственное сердце легкие», Наде вводили в больших количествах обогащенную гемоглобином и витаминами кровь.
Взгляд Евгения Максимовича не отрывался от экрана осциллографа. Пиков уже не появлялось, зубчатая линия неотвратимо переходила в прямую.
Все поплыло перед ним, и он тихо, перебирая по стене пальцами, опустился на пол…
Его осторожно перенесли на диван в ординаторскую, и там он беспробудно проспал до утра.
IV
В приемном покое к Евгению Максимовичу подошел невысокий седой мужчина с глубокими залысинами на лбу и кустиками черных бровей. Он несмело притронулся к рукаву врача, привлекая внимание. Прежде чем он успел что-то сказать, взглянув в его пронзительные синие глаза, Евгений Максимович уже вспомнил, кто перед ним. Сердце заколотилось, он ласково положил свою теплую руку на холодную руку Надиного отца и чуть сжал ее. В этом пожатии было молчаливое участие, разделенная скорбь и… разделенное бессилие.
— Извините, бога ради. Надя много рассказывала о вас, я и хотел познакомиться. Особенно сейчас. Вы последним видели ее…
— Она ничего не говорила, — ответил Евгений Максимович вовсе не то, что следовало говорить и что он намеревался сказать в утешение.
— Извините. — Седой человек уже отодвигался в сторону, давая дорогу, но Евгений Максимович не отпустил его холодной руки.
— Это вы меня извините, — сказал он. — Знаю, что сейчас не время, и все же задам вопрос. Вам придется сосредоточиться, чтобы ответить на него… После чего Надя впервые почувствовала недомогание? Где она могла заразиться?
Он взглянул в синие глаза, под которыми набрякли мешки, и повторил:
— Простите. Если трудно припомнить, можете сейчас не отвечать.
— Ничего, ничего, я понимаю — это важно, — вымолвил Надин отец, морща лоб. — Мы говорили с ней на эту тему. Она с подружкой ходила на Борщаговский пруд. Знаете, где база охотников и рыболовов? Ее подруги получили квартиры на Южной Борщаговке, близко от пруда. Они частенько ходили туда загорать. Ведь до Днепра далековато. А в этот раз Надя пробыла на пруду очень долго. Говорит — книгу интересную читала. Подруги ушли, а она задержалась. Никак оторваться от книги не могла. Мы уже начали волноваться, стемнело ведь. Надю потом слегка знобило. Вначале думали — перегрелась…