Схватили Отъясова и отправили в черной карете под стражей с оголенными шашками в Петербург.
Комиссия пробыла недолго в городе. Забрав уворованные Отъясовым самоцветы, направилась в столицу, а там сдала в царскую казну отобранные камни.
Только государственные-то люди тоже были нечестны. Выкрал один чиновник чудо-камень, да несколько изумрудов, а потом продал иностранцам.
Увезли они чудо-самоцвет далеко-далеко, в город и положили в самый главный музей.
Лежит там, говорят, теперь чудо-камень, иностранцы удивляются: «Хорошо камень огранен, уральской грани».
А ночью, когда уйдут все из музея, чудо-камень малиново-красным огнем зажигается. И если смотреть прямо в точку, где выходят лучи, можно увидать улыбающееся лицо Миклуши.
Богатик
«И будет ли на свете такой богатырь, который соткал бы одну ленту из сибирских рек и опоясал ею землю».
Давным-давно это было. В то время места наши глухие, звериные были. Жили в них орды татарские, неспокойные. Ходили полчищами да дрались друг с другом.
Жили три брата. Были они князьями своих родов. У каждого была своя сила военная, несметная, и все они были храбрыми да воистыми.
Старшего брата звали Салтысарек, второго — Першин, а третьего — Ниап.
Вот раз напала на них вражья сила несметная таких же ордынцев, как и они.
Долго шла кровопролитная резня. Шибко бились братья, каждый на своем поле ратном; бились до последнего воина, не уступая врагу. Но враг был сильнее, и победа осталась за ним.
Первым убили Салтысарека, остатки его рати разбежались. Потом убили второго брата Першина, а третий брат Ниап убежал в тайгу Боровлянскую и там долго скрывался; но враги следили за ним, нашли и утопили в лесной речке. Она и получила его имя — Ниап.
У Першина был зять Тебеняк. Он сражался вместе со своим тестем и погиб с ним от вражьей руки.
Остатки верных воинов похоронили Першина и на могиле его насыпали большой холм. Холм стал называться Першинским. Зятя Тебеняка похоронили на берегу реки.
Вот и пошли названия: озеро Салтысарекское (ныне Салтосарайское) и село того же названия, бугор Першинский и село Першино, речка Тебеняк и лесная речка Ниап (обе они принадлежат к системе реки Оби).
Ордынцы-победители разграбили селения побежденных и ушли, а остатки разбитых, войск поселились около речек. Где семья, где две, и так жили одиноко, по-полевому, и никто о них ничего не знал.
Однажды пришел в этот край русский донской казак Ермак Тимофеевич со своими товарищами-казаками, завоевал этот край сибирский и подарил его русскому царю. А царь за это простил Ермаку бунты, подарил атаману шубу с плеча своего и кольчугу железную.
Сибирь мало-помалу стала входить в русское-царство, но русские люди не сразу пошли на жительство в просторную, таежную глушь Зауралья.
И жили в таежной стороне только звери да птицы, да ветер гулял по лесным чащобам, шумел в них неумолчно. А сколько тут было простору — никто не измерял и не считал. А сколько тут было гор и рек — никто не видал. И если бы нашелся какой смельчак, так тут и потерялся бы, заблудился. Ох, и страшно было попасть за Урал!
В ту пору пошла молва о Першинском кургане, что в нем, мол, великий клад зарыт и что надо большим умельцем быть — тогда тот клад добудешь.
Кое-где в глухих деревушках были «особые» люди знахари-шаманы. Они «водились» с «нечистой силой», она-то и открывала им все тайны и клады всякие.
Много смелых людей приходили к шаманам, получали от них наставления о взятии кладов за богатые подарки. На Першинском кургане появилось много ям-раскопок, но клад никому не давался в руки.
В числе первых жителей поселка Першино был одинокий детина Пантелей.
Жил он в маленькой хатке, от всех сторонился. Говорили, что он с нечистой силой водится.
Не раз видели люди Пантелея у Першинского кургана. А Пантелей решил попытать свое счастье — поискать клад в Першинском кургане.
Вот на Иванов день в полночь Пантелей зашел на вершину кургана. Ночь эта бывает темная-темная, как слепота, и только в эту ночь даются клады. Пантелей расстегнул ворот рубашки, встал спиной к северу и начал копать железной лопатой смело и уверенно.
Вдруг слышит Пантелей позади себя сильный лошадиный топот, как будто прямо на него бежит табун лошадей. А обернуться или посторониться нельзя — клад уйдет. Пантелей копает и копает.