— Ищите моих ребят, ищите. Пашенька, где ты? Федя, мои сыночки, — кричала она в лесу.
— Ау-у-у-у!
— Пашка-аа!
Крики не смолкали всю ночь. Но напрасно кричали, ребята не могли слышать. Их нашел в километре от деревни житель Герасимовки охотник Шатраков.
Через несколько часов Морозовых и Кулоканова арестовали. Пока вели их к амбару, где они сидели до отправки в Тавду, односельчане кричали вслед:
— Изверги, душегубы!
Пионерка Мария Ефимова слышала, как дед Мороз разговаривал с бабкой, сидя в амбаре:
— Я говорила, надо сжечь их, — шептала бабка.
— А тебе говорено было, старая, нож бросить, а ты за божницу его положила.
Похоронили братьев на месте, где они были убиты. На могиле своего товарища пионеры Герасимовки дали клятву быть такими же, как Павлик…
Сравнялись с землей могилы убийц Павлика Морозова — деда и бабки Морозовых, Кулоканова, Данилки, расстрелянных пролетарским судом за зверское убийство пионера-героя, а слава о молодом патриоте нашей родины будет жить вечно.
Дорога к могилам Павла и Федора Морозовых никогда не зарастет травой. Сюда приезжают со всех концов Советского Союза, маленькие и взрослые, чтобы отдать долг юному герою. Герасимовские ребята каждое лето украшают могилы венками из цветов. Вокруг памятника на могиле Павлика Морозова шумят высокие сосны, шуршат листьями березы. Только та сосна, за которой пряталась бабка, словно от стыда, высохла и зачерствела.
В тайге
Урал. Зима.
Поезд вез меня куда-то в неведомые края. По сторонам железнодорожного полотна тянулся лес, иногда мелькали поляны, запорошенные снегом, и лишь изредка, далеко на горизонте, вырисовывались неясные очертания гор.
Мне казалось, что не поезд идет, а бежит вперед сама земля, раскрывая передо мной край нетронутых богатств.
В вагоне шла обычная жизнь. На станциях входили и выходили люди, они кричали и спорили.
— Михаил, скоро приедем? — спросил я брата.
— Скоро.
Я снова отвернулся к окну. Но смотреть мне не давали. Какой-то толстый лысый мужчина со множеством мешков, мешочков и чемоданов спорил со своим соседом:
— Я сам там был! Понимаете, был! — кричал он изо всех сил.
Его сосед возражал спокойно:
— Ну и что же?
— А то, что, кроме леса да нескольких бараков, там ничего нет.
— А вы приезжайте годков через пять — сами в цехе работать будете.
— Ну уж, извините, — снова закричал толстяк. — Это дети наши, может, доживут, а не мы…
— Дяденька, а школа там есть? — обратился я к спорящим.
— Вот, — снова загорячился толстый, — зачем он едет туда?
И он для убедительности ткнул в меня своим пальцем.
— Я с братом.
— С братом… — передразнил он.
— Брат работать, а я учиться.
— Брось спорить, — остановил меня Михаил. Я отошел и лег спать. «Зачем же мы едем туда, — думалось сквозь сон. — Вот тот говорит, что даже дети и те, может, не увидят завода»…
Поезд мчался вперед, вагон качало.
Очнулся я от сильного толчка.
— Вставай, — говорил Михаил, — приехали!
Я посмотрел в окно. На невысокой насыпи справа стояло небольшое здание. «Вагонзавод» — крупными буквами было написано вверху.
— Станция! — догадался я.
— Пойдем, — торопил брат, — поезд стоит несколько минут.
Вышли из вагона, перешли несколько линий, овражек и по едва заметной тропинке пошли к «вокзалу».
Кругом стоял лес. Только впереди маячили низенькие длинные белые домики, сливаясь со снегом.
Брат сказал, что это временные заводские бараки.
— А где же завод?
— Вон там…
Я осмотрелся кругом, но кроме высоких деревьев ничего не увидел.
— За лесом, — добавил брат. — Завтра я пойду на работу и возьму тебя, а сейчас пойдем устраиваться.
На следующее утро брат собрался на завод и взял меня с собой.
Площадка стройки была не особенно далеко. Мы прошли небольшой лесок, и перед нами раскинулось все строительство. Везде копошились люди. Несколько гусеничных тракторов валили деревья и расчищали площадку. Кое-где высились здания, некоторые из них были еще окружены строительными лесами.