На улице сразу становится тихо.
Когда мы отошли от цеха, я вспомнил, что позабыл спросить, почему цех называется цехом колес Гриффина.
— По фамилии изобретателя этих колес, — говорит брат.
Мы свернули вправо и по широкому асфальтированному шоссе пошли дальше. Мимо нас пробегали автомашины. Сбоку от шоссе, высоко над землей, повисли широкие трубы. На высоких железных стойках они подходили к каждому цеху, а затем убегали еще куда-то. Невозможно было уследить, где их начало и где конец.
— Что это?
— По этим трубам идет газ из газогенераторной станции. Вот, например, цех крупного литья. Он отливает для вагонов самые крупные детали. Но чтобы плавить металл, ты ведь знаешь, нужна очень высокая температура. Этот газ сжигают в особых печах и получают нужную температуру.
Мы вступили во власть цехов. Длинные и высокие, они стояли справа и слева, спереди и сзади. Некоторые стены были сплошь из стекла. Большинство крыш были также стеклянные.
— Сейчас мы пойдем к вагоносборочным цехам — сердцу завода. Из этих цехов выходят готовые вагоны.
Вскоре мы подошли к широкому и высокому цеху. Я взглянул, где же конец его, но конца не было видно.
Вагоносборочные цехи завершают всю работу завода. Каждый цех делает определенную деталь, а здесь они собираются, и готовый вагон стоит только отвезти в малярный цех, покрасить, высушить и все.
Посредине огромного цеха шел сплошной конвейер вагонов.
Сначала делается рама, которую сваривают электросварщики. Ее ставят на тележку, и она идет по конвейеру, а в это время к раме приделывают нужные детали.
Последние слова Михаила прервал пронзительный свисток паровоза, маневрирующего по путям.
«Построено Уралвагонзавод, 16 тонн, — читал я, — 15 июля 1940 года».
— Да ведь это сегодня!
— Ну, да. Что ж тут удивительного?! И это только часть.
Новые вагоны очень отличались от всех виденных мною до сих пор товарных вагонов.
— Смотри, — указал брат, — если такую гондолу нагрузить торфом, то разгружать ее нужно много времени. А у этого вагона стоит только открыть борт, и торф высыплется сам.
Отличались эти вагоны и сцепкой. Расцепить их нет ничего хитрого: подошел и повернул ручку.
— Пойдем к кузнечно-пружинному цеху. Не устал?
Я устал, но не сознавался, и мы отправились дальше.
Как и все цехи, кузнечно-пружинный заполнен грохотом. Разлетается в стороны окалина от тяжелых ударов молота, хлопают прессы, штампующие и выгибающие детали, гудят печи, и трещит электросварка, рассыпая вокруг себя тысячи золотистых искр.
Загудел гудок.
— Мне пора на смену, а ты иди домой, — и брат скрылся в толпе рабочих.
Наступил вечер, а я все еще ходил по улицам города. Домой итти не хотелось. Город сильно изменился. Рядом с низенькими домиками выросли большие каменные дома со множеством квартир. Друг против друга стоят две огромные четырехэтажные школы, недалеко парк, клубы. Улицы города залиты асфальтом; весело позванивая, бежит трамвай.
А всего несколько лет назад здесь стояла вековая тайга, в которую даже охотники боялись ходить в одиночку.
Родина заводов
Я жила в деревне. Было мне около шеста лет. Я любила играть с подругой Валей в куклы и строить домики из песка и щепок.
Валя построила у забора много домиков и сказала:
— Смотри, какой у меня город!
— Разве ты знаешь, какой бывает город? — удивилась я. — Это деревня.
— Знаю, какой бывает город. Мы с мамой ездили. Там дома большие, в магазинах много игрушек, а по улицам не бегают собаки. Их там нет.
Мне стало обидно, что Валя была в городе, а я нет. Но все же мы с ней не ссорились и играли вместе. Осенью мама сказала:
— Нюра, ты хочешь в город?
— Очень. Возьми меня с собой.
— Скоро все поедем. И совсем жить в городе останемся.
Я побежала на улицу рассказать Вале об этом и добавила:
— Там у меня будет много красивых игрушек.
— Я к тебе приеду в гости, — ответила подруга.
И вот мы приехали в «город»: густой, густой лес стоял возле нашего костра.
— Где же город? — спросила я.
— Мы в городе, дочка, — ответила мама.
— Только города еще нет, — смеясь добавил отец, — но он скоро будет. Вот погоди мы его строить начнем.
Вот тебе и город! Вот и большие дома, и красивые игрушки! Хорошо, что Валя ничего не знает.