Выбрать главу

В сознании рабочих не завод был угнетателем, а заводчик, который и сам владел заводом постольку-поскольку — «посессионно». Но на заводчика можно было написать жалобу. Если его злодеяния, действительно, «взывали к небу», горное начальство ограничивало власть людоеда или вообще изгоняло его с Урала. Приструнить удавалось даже частников.

Например, в 30-х годах XIX века заводчики Всеволожские довели свои предприятия до того, что зарплату рабочим пришлось выплачивать «кожаными деньгами». Рабочие пошли к «горному генералу» Глинке. Пожевской завод братьев Всеволожских был взят в опёку. Горное начальство из своего кармана рассчиталось с работниками за мотовство хозяина.

В пределах физического мира полная свобода — это свобода перемены «матрицы». То есть, системы правил жизни. Переменить крестьянскую «матрицу» на рабочую. Или «батрацкую» на «эксплуататорскую». Или русскую на американскую. А требование свободы внутри одной «матрицы», одной системы, на самом деле означает требование справедливости — кто уж как её для себя понимает.

В вульгарном сознании свобода и справедливость сплошь и рядом подменяют друг друга. Но когда человек требует свободы, хотя не желает менять «матрицу», он требует справедливости. Поэтому на Урале все заводские бунты означали не то, что озвучивали. Свобода от крепостной зависимости не означала свободу вообще, потому что и вольный, и подневольный рабочий оставались в одной общей «уральской матрице» и всё равно подчинялись её порядку. Бунтовщики Урала на свободу и не замахивались. Как пугачёвские мятежники не замахивались на учреждение республики.

Именно пугачёвщина и выявила «уральскую матрицу». Пугачёвщина состояла из многих течений: и башкирской борьбы, и раскольничьей, и казачьей. Был и просто разбой, и просто месть. Однако была и «матричная» составляющая, когда крестьянская «матрица» пошла войной на рабочую — то есть, уральскую.

Силами одних только рабочих заводы не могли обеспечить себя рудой и углём. Потому с самого начала XVIII века государство стало «приписывать» к заводам крестьян. Их брали из окрестных сельских районов. Уральские земли неплодородны. Кормильцами горнозаводского Урала были кунгурские деревни, зауральские слободы, оренбургские станицы. Отсюда крестьян и сгоняли на заводские работы — в качестве барщины. Крестьяне ломали руду, выжигали на уголь дрова, возили продукцию, строили. И всё это — вместо того, чтобы пахать и сеять на своих полях.

Крестьянам просто некогда было растить хлеб. «Приписка» к заводам ставила крестьян на грань голодной смерти. Первый бунт не заставил себя долго ждать. Он вспыхнул в 1703 году в Кунгуре. Повстанцы осадили бревенчатый кремль и обещали «убить до смерти» воевод.

Шквалы крестьянских мятежей качали дредноут горнозаводской державы все годы его плавания — пока власть сама не затопила дредноут.

Император Пётр III своим указом отменил «приписку» крестьян к заводам. Крестьяне молились на «Петра Фёдорыча». Но Пётр III правил всего полгода, а потом во дворце в Ропше его убили братья Орловы, и на престол взошла Екатерина. Она «скопом» отменила все указы бывшего императора, в том числе и указ об упразднении «приписки». И едва «Пётр Фёдорыч» воскрес, крестьяне двинулись под его знамёна — под знамёна Пугачёва.

«Горнозаводскую» линию пугачёвщины возглавил атаман Иван Белобородов. Он был родом из деревни Медянки на Ирени — одной из демидовских «приписных» деревень. Войско Белобородова сначала громило заводы по Сылве — Уинский, Ашапский, Бымовский, Суксунский, Тисовский, Шаквинский, Сылвенский. Потом Белобородов перешёл на Чусовую. Свою ставку он поместил на Шайтанских заводах. Отсюда он планировал поход на горную столицу — на Екатеринбург. Крестьянская «матрица» готовилась раздавить заводскую.

Пугачёвщина охватила примерно половину уральских заводов. Очень многие заводы сами сдавались бунтовщикам. Рабочие были не прочь отомстить начальству и хозяевам, восстановить справедливость. Но когда речь пошла о жизни и смерти, «уральская матрица» преобразилась. Теперь при виде мятежников заводчане выкатывали на плотины пушки. И война превратилась в гражданскую — рабочие против крестьян, «матрица» против «матрицы».

Рабочие и крестьяне были «социальными близнецами»: все подневольные. Но между ними разверзлась ментальная пропасть — пропасть между «матрицами». Драться друг с другом с такой яростью могли только свои, которые внезапно осознали, что в реальности они — чужие.

Повстанцы Белобородова дважды штурмовали ледяные стены завода Старая Утка. Повстанцев сметали картечью. Пушечная канонада была столь сильна, что ядрами рабочие разнесли 49 собственных домов. В третий раз крестьяне пошли на штурм по льду пруда, толкая перед собой возы с горящим сеном. В дымовой завесе они укрылись от артиллерийского огня и ворвались на плотину, где стояла заводская батарея. Порубили всех. Старая Утка пала.

Но неподалёку сумел выстоять завод Сысерть. Здесь догадались взорвать на пруду лёд. Бунтовщики затащили пушки на Караульную гору и несколько дней бомбардировали завод. Заводчик Турчанинов под обстрелом гарцевал на коне. Бунтовщики пошли на приступ. В рукопашной схватке заводчане отбросили их на Щелкунскую дорогу. Сысерть отбилась. За храбрость Екатерина даровала Турчанинову дворянство.

Прозрение рабочих не могло обойтись без санкции свыше. Кто-то должен был обеспечить «легитимность» противостояния рабочих крестьянам. Эту роль взвалили на святых. И защитники Полевского и Северского заводов, что готовились дать отпор пугачёвцам, получили одобрение авторитетов: увидели над Думной горой явление святого Николая и апостолов Петра и Павла.

В схватке с заводами деревни потерпели поражение. Это повторилось и потом, при сталинской индустриализации, которую проводили за счёт коллективизации села. Но пугачёвская метель обмела кровавым снегами и тем впервые выявила незримые стены «горнозаводской державы», что стояла не просто на Урале, а в «уральской матрице».

Пугачёвщина, страх перед разрушением «уральской матрицы» восстановили «матричные» нормы неволи. Но бунт был не единственной угрозой горнозаводской державе. И даже не самой страшной. Самая страшная угроза зрела за морями — в Британии.

Для горных заводов пугачёвщина стала в некотором смысле даже благом. Среди сожжённых заводов было немало таких, что устарели, но власти никогда бы не раскошелились на модернизацию. А теперь заводчики выпросили гигантские ссуды на восстановление. Молёбский завод, близ которого на Сылве инопланетяне устроили ныне форменную вакханалию, построен Демидовыми как раз на эти субсидии. И обновлённый Урал вскоре вырвался в мировые лидеры металлургии. Завалил Европу своим железом так, что греческие купцы на английском железе подделывали уральское клеймо «старый соболь» — иначе не продать товар.

К концу XVIII века Англия вырубила свои леса, а рек для прудов не хватало изначально. Английские заводы умирали. И тогда началась научно-техническая революция пара. В 1784 году инженер Уатт изобрёл паровую машину. С ней английским железным заводам стали не нужны ни пруды, ни леса. Паровые машины англичане строили из русского железа. В индустриальной войне русским железом Англия разбила Россию, как сто лет назад Россия в обычной войне разбила Швецию шведским железом. И с XIX века Урал начал сдавать позиции.

Заводчики не могли понять, на кой чёрт им паровые машины, если руды, лесов и рек у них немерено. Только вот железо, произведённое с помощью паровых машин, оказалось более дешёвым. Уральское железо перестали покупать — кому охота платить лишнее? Уральское железо тоже надо было удешевить.