Очень большой дом у командира! Еще и внутри десятки высоких норколей. В который итти?
Наугад пошел налево — вслед за первым попавшимся человеком. Попал в толпу. Сколько гостей! Но невеселые все и очень толкаются. Затискали Чумпина.
Придется еще спрашивать дорогу. Выбирал лицо подобрее, да то худо: у всех русских лица одинаковые. Только и можно различить-«ойка» ли, у которого борода и усы сбриты, а на голове белые лохмы, или «керсенин» с бородой.
У окна стоял один такой «керсенин». Шапка зажата меж колен. Левого уха нет. Он запихивал в деревянную коробочку бумагу, свернутую во много раз, и что-то приговаривал. Чумпин спросил его, где дадут деньги за прииск железной горы.
— Милый, не здесь… Етта контора судных и земских дел. Коли насчет горы, так иди в Контору горных дел, туда, через сени.
Пошел Чумпин, куда указали.
По дороге увидел и узнал Мосолова… Хотел к нему подойти. Тот, видать, тоже узнал Чумпина, поводил по нему жестким взглядом — и вдруг повернулся, исчез в дверях.
Чумпин вошел в большую палату, стоял, принюхиваясь к странным, отталкивающим запахам.
— Чумпин! Чумпин! Степан! — услышал он веселый мальчишеский голос. Сдернул шапку-совик с головы, искал кто зовет. И вдруг заулыбался радостно, все лицо в морщинки собрал: русский Сунгуров пробирался к нему в толпе.
— Здорово, Степан. За наградой? Я уж слышал. Это к бухгалтеру надо, я тебе покажу.
Из-за пазухи вытащил Чумпин кунью шкурку, встряхнул и протянул Сунгурову.
— Тебе, знакомый, тебе, юрт! Бери.
— Не надо, экой ты! Продай лучше на базаре. А про твое дело сейчас узнаю. Иди сюда, в сторонку. Подожди меня.
Через минуту вернулся.
— Занят бухгалтер, с лозоходцем расчет делает, уезжает лозоходец. Подождем еще. Как ласточка-то по-вашему — ченкри-кункри?
Оба смеялись. Чумпин все совал куницу в руки Егору, а тот отказывался.
— У меня тоже радость сегодня, Степан. Смотри, — развернул лист бумаги. — Вот что написано: «Аттестат или удостоинство». Я теперь рудоискатель. Этот самый лозоходец и учил меня, что уезжает-то. Вчера испытание нам было, теперь все подписали аттестат, только советника Хрущова жду. Он подпишет — и готово. Их кан минералиен унд ерце зухен. К тебе на Баранчу приеду, ты еще одну гору припаси.
Егор сверкал от радости и болтал, не заботясь, слушает ли его охотник.
У Чумпина болела голова. Взгляд Мосолова крепко запомнился. Не он ли так давит голову? Есть еще соболек за пазухой, надо подарить приказчик, пусть не глядит так.
— Идем, идем, — заторопил Сунгуров. — Бухгалтер свободен. Сюда, за мной.
Тащил охотника за руку.
— Господин Фланк, вот вогул Чумпин, которому награда назначена.
Немец бухгалтер переспросил фамилию и стал рыться в ящике. Достал бумагу, вслух прочел:
«Оному новокрещенному вогулу Чумпину выдать в поощрение двадцать рублей. Да и впредь, по усмотрению в выплавке обстоятельства тех руд, ему, Чумпину надлежащая заплата учинена будет.»
— Рихтик! — сказал Сунгуров. — Получай, Степан, цванцик рублей.
Бухгалтер велел Чумпину расписаться, а тот понять не мог, что от него требуется.
— Он неграмотный, господин Фланк, — сказал Егор. Вогул ведь.
— Ну, так пусть хоть крест поставит.
— Кат-пос, — объяснил Егор охотнику. — Надо на бумаге кат-пос, тамгу сделать, вот как на березах ты делал.
— А-а, — понял Чумпин и вытащил нож. Кат-пос! Где?
Кругом них раздался хохот.
Бухгалтер спрятал бумагу.
— Пускай за него кто-нибудь распишется, — сказал он сердито.
— Нет, мы вот так, — нашелся Сунгуров. — Дай сюда руку, Степан.
И он намазал ему кончик пальца чернилами.
— Теперь тисни здесь… Во! Зэр гут!
На бумаге остался жирный отпечаток пальца. Бухгалтер удовлетворился.
Чумпину отсчитали порядочную кучку серебра. Он собрал его в кожаный мешочек и спрятал за одежду. Потом расстелил на столе перед бухгалтером пышную шкурку куницы.
— Убери, — крикнул бухгалтер. — На службе не принимаю.
— Спрячь скорей, Степан, — шепнул Сунгуров и потащил охотника к дверям.
— Ты ведь сегодня не уйдешь домой? Приходи ко мне ночевать в Мельковку. Ты один не найдешь, ну подожди в сенях. Я только Хрущова поймаю и вместе пойдем. Ладно?
— Омаст, омаст, юрт! — Чумпин со всем соглашался.
Однако, оставшись в сенях один, не стал ждать, а вышел на улицу.
В воздухе кружились медленные снежинки. Лыж у входа не было. Чумпин разыскал их на берегу пруда. Мальчишки катались на его лыжах с берега на лед. Чумпин подошел к пруду, долго смотрел на ребячьи забавы, жалостно усмехаясь, но отобрать не решался.
Когда мальчишкам надоело кататься, Чумпин подобрал лыжи и через восточные ворота вышел из крепости. Снег падал хлопьями.
Наступал зимний вечер.
Из крепости через западные ворота вылетела кошевка, запряженная резвым гнедым конем. В ней сидел шайтанский приказчик Мосолов.
Когда кошовка отъехала от крепости настолько, что за падающим снегом не стало видно бастионов, приказчик дернул кучера за кушак.
— Стой, Пуд!
Кучер натянул вожжи.
— Запомнил вогулича, что я тебе показывал?
— Да.
— Так вот. Я один до дому доеду. Ты вернись в крепость, у наших возьми лыжи, догони вогулича. Да скорей, пока след видно.
— Ну, догоню…
— Тебе все досказывать надо?.. Он сегодня получил награду. Большие деньги несет. Ну, о деньгах у нас с тобой никакого разговору не будет. А того вогулича чтобы больше никто не видал. Понял?
— Понял.
— Так хозяевам надо. Буду тебя выкупать, они эту услугу попомнят. Иди.
Мосолов подождал, пока кучер скрылся из виду, подобрал возжи и ударил коня. Снег брызнул из-под копыт.
Лыжный след вьется от крепости на север. Мимо кузниц на горке, мимо слободы Мельковки, в лес. След уже припорошен снегом.
Опытный глаз охотника разглядел бы, что по широкому следу обтянутых шкурой вогульских лыж прошли вторые лыжи, поуже.
В лесу, близ озера Шувакиш, лыжный след раздвоился, заметался…
А потом ровной полоской лег круто в сторону — налево, к Верхисетскому пруду. Это след одной пары лыж, тех, что поуже. Второго следа не было. Он кончился на истоптанной полянке в лесу.
Снег падал до полночи, засыпал полянку и все следы.
К утру приморозило, прояснило. Взошло солнце и холодным малиновым светом озарило Уральские горы и неподвижные леса, утонувшие в снегах.
