1724 год по Р.Х. Октябрь месяц.
Нижнетагильский завод.
Ну вот мы и дома. Из хороших новостей — мы с Никиткой привыкаем друг к другу, он уже не плачет когда я посылаю ему какой нибудь образ, а я все более чувствую его ощущения.
Из плохого — меня несколько раз чуть не прибили. Камни, палки, собачьи клыки — у птицы в месте компактного обитания "гомо злодеус" врагов оказывается не мало. Надо как то выходить из ситуации.
1724 год по Р.Х. Декабрь месяц.
С жильем определился — недалеко от завода нашел дерево с большим дуплом, выгнал прежнего владельца — благо тот габаритами и силой поменьше меня был. В солнечные дни (если нет надобности искать еду) прилетаю к господскому дому, построенному Акинфием, сажусь на железный гребень украшающий конек кровли и жду, когда на меня обратит внимание "подопечный". Малыш со всем своим окружением, обитает в горнице на втором этаже, ему тепло. Если не спит, то "засекает" меня практически сразу, стоит мне присесть.
Он уже хорошо видит — мы с удовольствием рассматриваем собственные пальчики, когда руки не примотаны к телу пеленкой, и начинает различать звуки.
А по ночам, в дупле мне холодно и тоскливо.
1725 год. Апрель.
Ну вот и долгожданная весна наступает, а то я уже думал что мне кирдык — под конец стало совсем голодно. Пришлось даже отменить на какое то время общение с Никитой — не хотел чтобы малыш чувствовал мое голодное и замерзшее брюхо.
Солнышко начинает прогревать землю, на белый свет выползают жучки, паучки и иные вкусные создания, а мой коллега по организму начинает испытывать смутные, но волнительные желания.
И вот на фоне просыпающихся природы и инстинктов, случилось примечательное событие. В один из особо ясных и солнечных дней, Евфимию с няньками, шествующими из церкви домой, встретил отец семейства. Я, по своему обыкновению, в это время сидел на крыше, и транслировал малышу картинку — свое мутное отражение от железной кровли. Акинфий, взял на руки моего подопечного, и в какой то момент картинка передалась и ему.
Какое то время мы втроем смотрели на одно и то же, а потом когда я это понял, то рванул с крыши так что только пятки, пардон, крылья засверкали, краем сознания отметив безмерное удивление неожиданного собеседника.
Честно говоря я порядком струхнул — а ну как заводчику пережитое не понравится, и он прикажет отстреливать всю пернатую живность?!
Прошлявшись, по окрестностям завода два дня, и не заметив никаких тревожных признаков, на третий день прилетел на насиженное место. Семейство было в сборе. Дите почивало на руках у няньки, а папенька и маменька мирно беседовали за обеденной трапезой.
По окончании обеда, нянька передала драгоценный сверток Евфимии и удалилась. Никита, видимо почувствовав мое присутствие проснулся, завошкался и я уже готовился начать наше обычное общение, как меня торкнуло.
Пришла какая-то непонятная уверенность в том именно сейчас произойдет, я слетел со своего насеста и уселся на раму приоткрытого окна.
— Кхарр — поздоровался я с оцепеневшими от удивления присутствующими.
Маменька, будучи женщиной решительной и не пугливой (а чего пугаться то, эка невидаль — ворона прилетела), потянулась, чтобы запустить каким ни будь предметом в нахальную птицу, но была остановлена Акинфием. Заводчик смотрел на меня внимательно и жестко. Вся моя уверенность улетучилась и стал лихорадочно думать что делать дальше. Прислушался к себе, в животе от страха засосало… прислушался к Никите, ощутил нечто похожее на удивление и смутное чувство голода…
О! Ребенок голоден. С трясущимися поджилками влетаю в горницу, аккуратно присаживаюсь на краешек стола. Очень, очень медленно подхожу к удивленной матушке и как можно деликатнее тюкаю ее клювом в грудь, и показываю клювом на ребенка, благо в этот момент он радостно улыбается, и отхожу чуть в сторонку.
Ноль реакции, на меня все также удивленно пялятся. Повторяю операцию. Потом еще раз. Кажется начинает доходить. Первым до смысла пантомимы дочухал Акинфий.
— Мать, а ну дай грудь дитю — приказал глава семейства и той ничего не оставалось как выполнить указание. Никитка, которому видать передалось мое голодное состояние (а я был голоден почти всегда), вцепился в материнскую титьку и жадно зачмокал.