Посчитав что для первого раза общения хватает, я решил откланяться и прихватив со стола кусочек хлебца, рванул наружу.
На следующий день прилетаю в благодушном настроении с намерением продолжить знакомство. В горнице, окромя родителей присутствует еще одна персона, знакомая покамест только визуально, а именно пастырь людских душ или если говорить попроще — поп Спасо-Преображенской церкви. То что первая в Невьянске церковь была Спасо-Преображенской я помнил еще из "той" жизни, когда изучал материалы по Уралу, а то что это поп понятно из разговора. И чем дольше длился разговор, тем меньше он мне нравился.
Акинфий делился с попом семейными тайнами, точнее одной пернатой тайной, которая должна была быть строго для семейного употребления.
— Что ж ты творишь, дубина?! Сейчас он тебе наговорит… вот вот это самое и наговорит… и это то же. Что-о-о?! Бесовская птица?! Ах тыж пенек бородатый, что бы ты понимал… Изловить говоришь… ага так я и дался, чтобы ты потом на мне свое знание экзорцизма проверял практикой.
Заворочался и заплакал потревоженный Никитка, что перевело разговор в более практическую плоскость. Запахло ладаном — похоже поп приступил к исполнению своих обязанностей, дом оне освящяют после меня видите ли…
Улетал в крайне поганом настроении. Забился в свое дупло. На душе было тяжело и муторно.
Вот так оно и бывает — вроде начало что то получаться и хлоп, человеческая придурь спускает все достигнутое в выгребную яму. Хотелось найти Акинфия, подлететь и вцепившись в морду всеми когтями, раздирая ее в мясо и яростно долбя клювом орать: "Что же ты натворил, дурень?! Тебе для долгой и счастливой жизни только обвинения в колдовстве не хватает, а? Али ты другие грехи замолил и тебе каяться больше не в чем? Небось про то как серебро тайком плавил или людей пачками топил в подвале невьянской башни попам не рассказываешь, чурбак уральский? Или как варнаки, тобою прикормленные, людей, места рудные нашедших, на тот свет спроваживают?
На другой день, долго летал вокруг завода в раздраенных чувствах и злился. Краем сознания отметил что летаю сам — сосед по организму забился куда то в дальний угол и не отсвечивал. Похоже становлюсь единоличным владельцем пернатой тушки.
Под конец дня придумал месть и полетел на завод. Аккуратно пробрался на свое место.
Ага, старший Демидов был дома и рядом с сыном. Ну чтож — получи фашист гранату. Сформировал сложный образ: сперва себя смотрящего на Акинфия с немым укором, затем нарисовал картинку (в основном из кадров старого советского фильма "Высота") — огромная домна и полыхающая огнем чугунная река. Привязал картинку к мирно сопящему Никитке и отослал, через него дурному папаше. Затем еще раз укоризненно посмотрел на заводчика, коего полученный образ пробрал до самой глубины его кузнецкой души и взмахом крыла стер картину будущих свершений его наследника.
Улетал удовлетворенный и довольный оттого что не мне одному теперь гадко.
Неделю не появлялся в пределах невьянской вотчины — летал на юг, в сторону Нижнего Тагила. Что то во мне изменилось — хищник подлетевший ко мне с гастрономическими целями, после того кая на него чуть не набросился с целью выместить злобу, шарахнулся прочь так как будто перед ним пушка выстрелила.
Спустя некоторое количество дней потянуло обратно, на сердце навалилась тоска и скука по подопечному. Прилетел, уселся на свое законное место, пообщался с обрадовавшимся Никиткой, чувствую он тоже скучал.
Пока жил вольной перелетной птицей придумал план, как втереться опять втереться в доверие — буду использовать во благо Родине людские предрассудки.
Ночью, без зазрения совести подглядывал в окна, убедился что все необходимое имеется и довольный улетел спать.
На следующей день дождавшись когда владелец заводов, газет, пароходов (… эээ газет и пароходов у него нет и не будет, а вот у его наследника будет и то и другое), влетел в окно, нагло шлепнулся на стол и оповестил о своем прибытии громким Каррр. Акинфий вылупился на меня так словно в первый раз увидел. Ну чтож приступаем.
Пристально смотрю ему в глаза, а затем так же пристально смотрю в красный угол, где стоят иконы, Распятие и теплится лампадка. Потом опять в глаза заводчику и требовательно каркаю, посылая образ креста. Акинфий тупит и повторяю цикл снова. Поняв, наконец что от него хотят, Акинфий приносит крест и ставит его на стол передо мной. Подхожу, смиренно склоняюсь, опустив клюв, и медленно-медленно прикладываю голову к распятию.
Гром не грянул, молнии не сверкнули, меня не разорвало в исходящие серным дымом кровавые клочья и не утянуло в адскую бездну, из которой, по мнению некоторых несознательных личностей я выбрался. Акинфий почесал в раздумье голову, а затем пошел и закрыл дверь на засов.