— Да-а, не Микки Рурк, — оглядел он меня с ног до головы, покосившись на рекламный плакат суперэротического боевика «Девять с половиной недель», под которым мы и встретились, — видок у тебя того-с, подгулял.
За четыре года шмотки, естественно, слегка вышли из моды и подгнили, и потом целую неделю перед освобождением я беспробудно пьянствовал, самогону в зоне было завались. Но Витька сам-то выглядел ожившим покойником. Белый как снег, лысый, худой, только что одет с иголочки.
— Пошли, — Князь кивнул в сторону ярко освещенных витрин комка. — Будем из тебя человека делать.
Полчаса спустя, переодетый во все новое и фирменное, я вошел вслед за Князем в холодный и мрачный подъезд старого шестиэтажного дома, фасадом глядевшего на кинотеатр, у которого мы встретились. Обитую кожей дверь с почерневщей медной табличкой Витька открыл своим ключом и приглашающе подтолкнул меня в прихожую:
— Прошу, только ноги вытирай, Илонка у меня чистоплюйка…
О хозяйке квартиры, Витькиной подруге Илоне, я слышал еще в Даугавпилсе. Князь многое о ней рассказывал, особенно когда получал из Риги очередное письмо. Незадолго до Витькиного ареста они чуть не поженились, Илона хотела и в тюрьму приехать на роспись, но Князь от брака воздержался. Хотя, по моему разумению, если кого из женщин и любил, так только мать и свою рижскую подружку.
— Привет. — В гостиной, куда я чуть погодя вошел, оторвалась от сервировки обеденного стола миниатюрная блондинка с удивительными ямочками на щеках. Такой я Илону и представлял, разглядывая присланные ею Витьке фотографии, выглядела она значительно моложе своего тридцатника.
В двухкомнатной квартире Илона жила одна — родители ее погибли, догадавшись в шторм отправиться на яхте в открытое море. Дважды она ходила замуж, но дольше года ни с кем из мужей не жила, а повстречав Князя, вообще о других мужчинах позабыла. Все мечтала, чтобы Витька на ней женился, делая для этого все возможное и невозможное.
Уселись за стол, Князь хлопнул шампанским. Выпили за долгожданную свободу, за любимых женщин, за тех, кому еще мотать и мотать срок, потом заговорили о делах насущных.
— Чем заняться думаешь? — поковырял Витька вилкой какой-то странный на вид, но очень вкусный салат. Я честно пожал плечами — готовила Илона просто здорово, и отвлекаться от давно не виданной вкуснятины не хотелось. Тем более, отвечать-то было нечего.
— Ничего, может, оно и к лучшему, — задумчиво повертел Князь в пальцах пустой бокал, — значит, так… Утром едем в Таллинн, надо мать повидать и кое-что дома забрать. Потом вернемся в Ригу, поможешь с одним делом.
Об этом самом деле я примерно догадывался. Князь спал и видел, как доберется до спровадившего его на червонец Щетины. Кроме того, некогда он поминал о припрятанных в Минске трех центнерах серебра, всерьез рассчитывая, что я, освободившись на пять лет раньше его, позабочусь о кладе и превращу его в твердую валюту. Серебро вроде бы долгие годы таскал с работы мастер гальваники минского завода «Калибр», но таскать-то таскал, а продавать боялся. Князь каким-то чудом о боязливом несуне пронюхал, купил все оптом за сущие копейки, но реализовать не успел, вскорости пыхнув со Щетининой подачи в Пскове. Металл так и остался в моем городе, стоил по нынешним временам весь этот сильвер тысяч шестьдесят долларов, а может, даже больше.
Припомнив эту историю, я прикинул, что тут-то из нищеты и выберусь, поэтому в знак согласия замотал головой, говорить не мог — рот был набит до отказа неким кулинарным шедевром.
— Какой у тебя друг молчаливый, — с интересом посмотрела на меня Илона, — только кивает да мычит. — Говорила она с легким акцентом, но очень правильно, недаром закончила филфак ЛГУ. Кстати, училась на отделении русского языка и литературы, хотя была чистокровной латышкой.
— Не молчаливый, а голодный, — поправил Князь, — ишь как мечет. Работал бы с таким энтузиазмом — не рецидивистом, а героем соцтруда стал бы.
— Ты сам-то, — обиделся я, — тоже мне труженик. Только и знаешь ногами махать и медитацией заниматься.
— Зато по жизни не мечусь. У тебя семь пятниц на неделе, сам не поймешь, что хочешь, а я спокоен и уверен в себе. Вот воспринял бы, как я, дзэн всерьез…
— Лучше бы ты меня воспринял, а не Будду, — вздохнула Илона, кладя узкую ладонь на Витькино плечо.
Я дожевал и хотел было постыдить Князя за наплевательское отношение к истине, но тут зазвонил телефон.
Илона выпорхнула из-за стола, сняла трубку и, послушав, удивленно посмотрела на Князя:
— Витя, тебя.
Князь изумился не меньше, а отняв трубку от уха, даже заволновался:
— Короткие гудки… Ты не ошиблась, точно меня спрашивали?
— Горчакова Виктора… Грубый такой бас. — Илона села на диван. — Ты ждал звонка или как? Я не понимаю.
Князь поиграл скулами и вдруг улыбнулся:
— Да, конечно. Как только я мог забыть, приятеля одного утром встретил. — Но актером Витька был никудышным, звонок, похоже, его очень обеспокоил. Просто Илону волновать не хотел.
— У них вечно реле в ячейках шалят, — попытался я помочь приятелю.
— Не беда, надо будет — перезвонят.
Однако больше звонков не было. Князь насупился, минут пять просидел в позе роденовского мыслителя, потом вдруг уставился на меня:
— Ты тачку водить не разучился?
— Наоборот, на ралли могу выступать. — В зоне мы постоянно устраивали гонки на автопогрузчиках, поэтому, где газ, где тормоз, я не забыл.
— Отлично. — Князь повернулся к Илоне. — Слушай меня внимательно. Сейчас мы уедем в Таллинн, дня на два, не больше. Будут звонить, так и скажешь. Уехал, мол, к матери. Только не говори, что вернусь. Мы с тобой разругались, и ты меня видеть не желаешь. Машина на ходу?
— В гараже… Но почему именно сейчас ехать надо? — возразила Илона. — Решили же утром. И потом, у тебя ни прав нет, ни доверенности. Если уж так срочно надо, давай я за руль сяду.
— Нет! — Князь вскочил и заходил из угла в угол, начисто позабыв о буддийском спокойствии. — Пойми, я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности. Надеюсь, им, — он показал на телефон, — нужен только я, вот пускай за мной и гоняются.
— Кому им? — сунулся я, не до конца догоняя, [3]что же Витька успел за пару дней свободы натворить.
— Я тебе по дороге растолкую, давай-ка собирайся…
Илонина тачка оказалась «жигуленком» шестой модели. Перелив в бак канистру бензина, Князь погонял движок и выехал из гаража в ледяную мглу темного пустого двора. Илона заперла стальные ворота и, распахнув дверцу, прижалась к Витьке, что-то горячо шепча ему на ухо.
— Не волнуйся — приедем, сразу позвоню. — Князь чмокнул подругу в нос и добавил: — Двери не открывать, меня крыть матом и вообще делать вид, что я для тебя больше не существую.
— Но ты все-таки существуй, пожалуйста, — улыбнулась Илона и хотела еще что-то сказать, но Князь захлопнул дверцу и газанул. Машина хрюкнула — карбюратор, что ли, вел себя по-свински, однако рванулась довольно шустро, и спустя какое-то мгновение мы уже выскочили из подворотни на пустынную, запорошенную снегом улицу. На всякий случай я пристегнул ремень, дорога скользкая, немного выпили, да и неизвестно, какой из Князя шофер.
Полутемный салон вдруг озарился светом фар налетевшего сзади «БМВ». Князь сдал чуть вправо, пропуская «бээмвэшку» вперед, но тот, поравнявшись с нами, сбавил газ, и машины на несколько секунд заскользили бок о бок. Тонированное стекло задней дверцы «БМВ» плавно опустилось, и я оторопел. В нашу сторону высунулся короткий ствол АКУСа, тут же рыгнув сгустком яркого огня, почему-то ослепительно белого.
Князь среагировал чуть раньше меня, ударил по тормозам, резко выворачивая руль вправо. «Шестерка» взвизгнула, ткнулась передним колесом в высокий бордюр, поддев левым углом багажника под хвост запоздавшему с маневром «БМВ». Но крышу кузова очередь, кажется, зацепила, сверху посыпались клочки внутренней обшивки салона. Я пригнулся, судорожно дергая скользкую пряжку ремня безопасности, а Витька, врубив обратку, до предела вдавил педаль газа в пол. «Шестерка» задом пересекла неширокую улицу, едва не таранив приткнувшийся у противоположного тротуара «Запорожец», развернулась, и мы понеслись в обратном направлении.