Похороны состоялись на Морском кладбище, где уже покоился Витькин отец. В ту же оградку втиснули второй гроб, Князь щедро заплатил коменданту кладбища, пообещавшему весной установить новый цветник и подыскать хорошего специалиста по памятникам. На поминки собрались преимущественно старые военные моряки с женами, друзья покойных Витькиных родителей.
Еще два дня после похорон Князь носился по Таллинну в поисках толкового спеца по фуфлыжным ксивам. Паспортов-то у нас с ним не было, только справочки об освобождении, а легализоваться — значило угодить под гласный административный надзор. Обоим нам как рецидивистам закон определил по году назойливой опеки милиции, делавшей свободу той же зоной, только чуть расширенной. До пределов того района, где проживаешь. Светиться было ни к чему, и в конце концов за сумасшедшие деньги Витька купил два загранпаспорта с переклеенными на наши фотографиями и более-менее подходящими возрастными данными. Меня теперь звали, как Жванецкого, Михал Михалычем, а фамилия Розенгольц вообще вызывала опасения. Могли и в рыло заехать, но я все-таки надеялся, что антисемиты бьют не по паспорту, а по физиономии; она-то у меня чисто рязанская. Князю досталась ксива какого-то эстонца, но шпрехал он по-ихнему не хуже Урмаса Отта, а морду лица имел интернациональную.
Гоша оказался неплохим парнем, прежде я о вьетнамцах думал хуже. Больше всего мне импонировало полное безразличие к каждодневным передрягам, жизнь он воспринимал как нечто временное перед грядущей вечностью. Однако такая позиция не мешала ему стремиться к большим деньгам. Как мы с Князем поняли, все свои доходы он переводил в валюту и отгонял во вьетнамский курортный городок Далат, где осталась Гошина мать с целой дюжиной малолетних его братьев и сестер. Раз он еще заикнулся, что мечтает открыть школу боевых искусств и разработать, подобно Брюсу Ли, собственный стиль единоборств. По этому поводу они что-то постоянно обсуждали с Князем, тому идея вьетнамца пришлась по вкусу.
Сейчас Витька спал, пристроившись на заднем сиденье, Гоша расслабленно откинулся на подголовник рядом со мной и размышлял, закатив глаза в потолок салона, о чем-то своем, а я целиком отдался дороге, получая удовольствие от скоростной гонки по пустой почти автостраде. Уже мельтешили по сторонам предместья Риги, асфальт раскинулся вширь и стал не таким скользким — за подъездами к столице дорожники ухаживали. Спидометр показывал сотни полторы, но «шестерка» шла уверенно и без натуги. Пост ГАИ я проскочил, сбросив скорость до шестидесяти, потом снова притопил и в Ригу влетел, как комета Галлея, благо ввиду дефицита энергоресурсов улицы были полупусты.
Время подвалило к семи вечера, уже стемнело, и когда я вырулил к началу улицы Ленина, вокруг вспыхнули неоновые фонари. Тут-то он и нарисовался, этот зеленый «уазик» с мигалкой на крыше, стоявший поперек дороги так, что объехать его можно было, только протиснувшись в узкую щель вдоль Трамвайной колеи. Три фигуры в серых ментовских куртках и меховых шапках с козырьками не оставили сомнений в очередной вылазке рижского ОМОНа на охоту.
— Подъем, — толкнул я локтем Гошу, притормаживая под дулом автомата, заменившего коренастому омоновцу палочку дорожного инспектора.
— Князь, проснись. Кажись, приехали.
Витка резко сел, протирая глаза, а я остановился впритык к заднему колесу «уазика», моля Бога, чтобы проверка оказалась поверхностной. Ни прохожих, ни других машин вокруг не было, рижане шарахались от этих архаровцев, как черт от ладана, не желая рисковать здоровьем и даже жизнью, прецедентов хватало.
— Ваши документы. — Козырнуть омоновец не удосужился, только требовательно положил широкую клешню на полуопущенное стекло. — Та-ак, Розенгольц Михаил Михайлович, а права?
Я сунул ему извлеченный из бардачка техпаспорт и нагло посмотрел прямо в глаза:
— Разве загранпаспорт вас не устраивает?
Второй омоновец уставился на невозмутимого Гошу, смотревшего на суету вокруг машины с абсолютным равнодушием, потом перевел взгляд на заерзавшего по сидушке Князя:
— Сергей, эту тачку надо проверить досконально, не нравятся мне их рожи.
Мне рожи омоновцев тоже не нравились, но я же не кидался шмонать ихний «уазик». Однако пришлось промолчать, надежда на мирный расход еще оставалась.
— Так что с правами? — снова завелся первый мент, полистав техпаспорт. — Вы, Розенгольц, проживаете в Эстонии, машина принадлежит гражданке Паберс, номера рижские. Я ничего не понимаю.
— Это машина моей невесты, — покосился я на Князя, — просто доверенность у нее дома забыл, а права… Ну какие у бедного еврея в этой стране права? — Я улыбнулся и засветил омоновцу незаметно втиснутую Князем мне в руку двадцатидолларовую купюру. — Отпустите, пожалуйста, мы очень торопимся.
Утверждают, что быков раздражает красный цвет. Брехня, этот буйвол взбесился от зелени.
— А ну из машины! — распахнул он дверцу. Его напарник с противоположной стороны сделал то же самое и потянул за ворот Гошу. Князь вздохнул и вылез сам.
Действовали омоновцы грамотно. Нас заставили упереться руками в капот и широко раздвинуть ноги. Один полез в салон, второй занялся личным обыском, а третий вскинул ствол АКУСа и, отступив назад, напряженно следил за нашим поведением.
Терять-то нам, в общем-то, было нечего. Ксивы фуфлыжные, у Гоши всего лишь вид на жительство, два ствола и нунчаки, прав нет, доверенности тоже. Короче, труба. Но Князь чего-то медлил, Гоша инициативы не проявлял, пришлось начинать самому. Когда твердые пальцы любознательного мусора коснулись рукоятки упрятанного на пузе ТТ, я дернулся влево и изо всех сил двинул локтем ему в глаз. Удар, конечно же, не получился, ни замаха, ни скорости, но на долю секунды омоновец растерялся. Князь, оказывается, только того и ждал. Схему действий он выстроил, в первую очередь учитывая следящий за нами автоматный ствол. Поэтому, резко присев и развернувшись на корточках, ударил вытянутыми пальцами правой руки в пах отшатнувшемуся от меня шмонщику, тут же выпрямился, ухватил мента за плечи и, прикрываясь им, как щитом, попер на автоматчика. Гоша оттолкнулся руками от капота, вылетел из распахнутого пальтугана, сковывающего его боевой потенциал, и ребром ладони рубанул начавшего выползать из салона третьего омоновца по узкой полоске мелькнувшей из-под мехового воротника шеи. Тот охнул и опустился на колени, а Гоша, отпрыгнув, задергал из-за пояса свои любимые палки. Я все-таки сумел ухватить рукоятку пистолета — не руками же махать, — но пострелять не довелось. Князь толкнул своего противника на автоматчика, тот как-то ухитрился устоять на ногах, увидел вскинутую мной дуру и… Перед носом мелькнула подошва кованой бутсы, расцвела ярким цветом малина, расторгуевский голос рявкнул мне прямо в ухо — атас!!! — и я присел отдохнуть, привалившись к вывернутому колесу «шестерки». Затмение длилось две-три секунды, когда сознание вернулось, побоище еще кипело.
Князь успел товарнуть обидчика и, снова используя оглушенного омоновца в качестве прикрытия, подбирался к пятившемуся назад автоматчику. Тот все не решался стрелять, понимая, что в первую очередь изрешетит своего же кореша, только водил стволом, выжидая, когда Витька подставится. Гоша вовсю орудовал нунчаками, но противник ему достался опытный, от палок уклонялся довольно ловко. Правда, оружием воспользоваться не мог, вьетнамец своим пропеллером пресекал любые его попытки дотянуться до расстегнутой кобуры.
Я отыскал глазами валявшийся на асфальте ТТ и потянулся к нему. Автоматчик уловил мое движение, ствол пошел вниз, но тут Князь оторвался от чучела, как-то боком скользнул вперед и, кинув корпус вниз, с разворота наотмашь ударил ногой. Морозный воздух вспорола длиннющая очередь, зазвенели по асфальту выброшенные из патронника гильзы, и летевшее на меня тело в сером милицейском бушлате почему-то задергалось, меняя траекторию полета. Автоматчик так и не успел осознать, что полрожка всадил в грудь своего же товарища. Витька стеганул ладонью по выпученным глазам и заработал обеими руками, в основном нанося удары в голову.
Сбоку раздался нечеловеческий вопль, Гоша сумел, достать третьего мента нунчаками, и тот, зажав ладонями окровавленный затылок, рухнул прямо на капот нашего «жигуленка»: