IX
Выйдя из подворотни, Леопольд зашагал вдоль развалин по улице Главной. За домом Аршамбо он свернул в тупик Эрнестины и прошел его до конца. Двухэтажная вилла Мон-гла, на которую выходили окна Генё, стояла в глубине сада.
Войдя в калитку, Леопольд заметил Мишеля, сына Мон-гла, — он мыл из шланга машину в бывшей конюшне, переоборудованной под гараж. Чтобы не встречаться с ним, кабатчик отправился по аллее, огибавшей газон с противоположной стороны, и, завернув за угол дома, прошел в кабинет Монгла-старшего без всякого доклада. Винодел встретил его неприветливо — впрочем, он от природы был неприветлив. Внешний его вид — дряблое изможденное лицо, тусклые глаза, бегающий взгляд, нечистая кожа и такая же нечистая рубашка — больше соответствовал его прежнему, довоенному положению, нежели тому, какого он добился под немцами. Унаследовав от отца в 1918 году солидное предприятие, он быстро привел его к упадку и много лет находился на грани разорения. В войну же он стал одним из богатейших людей округи, и даже то, что его винокуренный завод и склады при бомбежке взлетели на воздух, не уменьшило его состояния и могущества.
— Приветствую, — сказал Леопольд. — Надеюсь, я вас не побеспокоил?
Монгла, не вставая, протянул ему вялую ладонь и указал на драное кожаное кресло, где из прорехи торчала набивка. Замызганный, обставленный обшарпанной светло-желтой мебелью кабинет, в котором из-за наваленных повсюду папок и рассыпавшихся кип бумаги царил жуткий кавардак, наводил на мысль о том, что его владелец переживает плохие времена.
— Что у вас стряслось?
— Паршивая история. Вы, должно быть, слышали, что приключилось у меня с Рошаром? Я-то надеялся, что его исключат из партии. Но, увы, он остался в ней, а это значит, что меня арестуют. Вы об этом знали?
— Я? Откуда? — удивился Монгла. — А вы уверены… ну, насчет ареста?
— Мне только что подтвердил это сам Рошар. Да это и логично. Для них это вопрос престижа. Ну и как вам понравится, что меня поведут под ручки жандармы?
Монгла приподнял лежавшие на столе ладони и тотчас бессильно опустил их, как бы давая понять, что против судьбы не попрешь.
— Сочувствую вам, старина, — пробормотал он тусклым голосом.
— Монгла, если вы захотите, то сумеете меня вытащить. За этим я и пришел.
— Да вы с ума сошли, — отвел глаза Монгла. — Вы думаете, я господь бог? Да я и сам с превеликим трудом выпутался, и то лишь до поры до времени. Знали бы вы, как они на меня наседают… Сколько бы я ни трепыхался, они, чувствую, в конце концов до меня доберутся.
Леопольд поднялся и закрыл выходящее в сад окно. Эта мера предосторожности вызвала у винодела едва заметную усмешку.
— Послущайте, Монгла, — начал Леопольд, усаживаясь в кресло, — ведь это в ваших интересах, чтобы меня не арестовали. Они попытаются развязать мне язык, а уж вы-то знаете, каково нынче в тюрьме. Если они возьмутся за меня всерьез, я волей-неволей заговорю.
Монгла оглядел широченные плечи Леопольда и посаженную на них чудовищную тыквообразную голову, словно оценивая их способность выдержать пытки.
— Внешность бывает обманчива, — продолжал кабатчик. — Свиду-то я крепыш, но мучений не переношу. Прямо как школьница.
— В таком случае мой вам совет: не дожидайтесь, пока вам намнут бока. Сразу выкладывайте все, что знаете. Это никому не повредит, зато ваша искренность зачтется. Кстати, лично я Считаю, что в жизни искренность всегда выгодна. Не говоря уже, разумеется, о моральном удовлетворении.
Леопольд, которому пришлось молча проглотить эту горьковатую, на его вкус, шутку, понял, что попытка запугать винодела не удалась. Зная происхождение богатства Монгла, а в особенности его первые шаги к успеху, во время которых кое-что перепало и ему самому, он тешил себя надеждой, что винодел будет кровно заинтересован в его молчании. Теперь он понимал, насколько запоздала попытка подобного торга. Чувствуя унижение от того, что проявил такую непростительную наивность, он выбрался из кресла и, нависнув над письменным столом, в ярости заговорил:
— Напрасно вы потешаетесь, Монгла, это я вам говорю. Ну да, правосудие у нас в девках. Из всех газет во Франции не найдется и одной, которая пропечатала бы черным по белому то, что я мог бы про вас рассказать. Да и что бы это дало? В мире столько гнусности, что скандалы уже никого не интересуют. Вам не страшно, что соседи узнают о ваших делишках с немецким интендантом Экмаиом. Они и так видят вас насквозь. Шантаж потерял смысл. Согласен, Монгла, но погодите маленько. Поговаривают, будто вы протолкнули даже своего министра. Не знай я кой-чего, я бы удивился. Ведь вы всего-навсего провинциальный толстосум. Пускай среди ваших приятелей есть министры и еще бог знает кто, и вы подпитываете дружбу с ними небольшими подношениями и считаете, что хорошо устроились. Пускай вы посмеиваетесь, когда ставят к стенке бедолаг, которых дернула нелегкая замарать мизинец фрицевским дерьмом…