Леопольд:
Сынка тащите, и смываемся украдкой.
Ведь фараоны наступают нам на пятки.
Андромаха:
О боже! Наконец мужчины слышу речи!
Вам белого вина или чего покрепче?
Леопольд:
Вина.
Андромаха:
Вот так же и мой
Гектор пил белое,
Сбираясь на войну, и правильно ведь делал.
Добравшись до этого места, Леопольд надолго застыл с карандашом в руке. Ему хотелось поведать Андромахе, что oi i и сам воевал в Первую мировую, но только чтобы это не звучало как похвальба. В зал уже неоднократно порывалась проникнуть Андреа, но всякий раз по властному мановению руки супруга ее словно сдувало с порога. Когда к восьми часам заявился Рошар, пора уже было открывать заведение, и Леопольд, недовольный тем, что приходится сдавать позиции, удалился на кухню, чтобы там продолжать творить. Захватившая его идея начала обретать форму в его сознании. Вскоре ей неминуемо суждено было материализоваться. Он уже держал'в руках рифму: «штыковой» и «полковой», и оставалось только оттяпать кое-где лишние стопы. В эту самую минуту в кухню вбежала Андреа без кровинки в лице: притаи жандармы! Издав возмущенный рык, Леопольд в ярости вскочил со стула. Они словно нарочно выбрали время арес-говать его в разгар творческого вдохновения, дабы оскорбить в нем поэта и мыслителя. В три прыжка он очутился в зале, где его ждали двое жандармов и бригадир с какой-то бумажкой в руке. Стоявший за стойкой Рошар заметил, что оба жандарма с подозрительным вниманием следят за каждым движением кабатчика. Бригадир собрался было заговорить, но его голос утонул в громогласном реве Леопольда.
Черт вас всех побери, да кончится когда-нибудь этот балаган? Или вы воображаете, что поэзия вытянется по струнке перед жандармами? Но поэзии плевать на ваши фуражки и портупеи из коровьей кожи!
Полегче, Леопольд, у меня ордер…
Чего? Ордер? Придете в другой раз! Если у вас нет других дел, кроме как докучать честным людям, то меня ждет поэма. Вы, небось, думаете, что я простой трактирщик? А я претендую на нечто большее, и если хотите знать на что, обратитесь к господину Дидье. Он скажет вам, что это называется поэт-трагик.
Не о том речь, — заявил бригадир. — Плевать мне на то, кто вы есть…
— Молчать! — рявкнул Леопольд, хмелея от негодования. — Поэта-трагика вы обязаны уважать, зарубите это себе на носу! И вообще, убирайтесь вон из моего заведения! Идите подотритесь своими ордерами!
Он сделал повелительный жест, который мог показаться угрожающим и, похоже, обеспокоил жандармов. Рошар за стойкой и Андреа на пороге кухни не осмеливались вмешаться, наперед зная, что самые мирные их увещевания лишь подогреют ярость Леопольда.
— Наденьте-ка на него наручники, — скомандовал бригадир.
Один из жандармов, не спуская с кабатчика глаз, достал из кармана наручники, а свободная его рука. переместилась поближе к кобуре с револьвером. При виде стальных браслетов Леопольд окончательно осатанел.
— Что же, голубчики, — прорычал он, — придется мне вам подсобить!
И шагнул вперед, намереваясь завладеть наручниками. Оба жандарма выстрелили почти одновременно. Страшно закричала Андреа. Леопольд с удивленным и гак бы недоверчивым видом остановился. Одна пуля угодила ему в живот, другая — под правый сосок, и кровь уже начала окрашивать рубашку. Он пошатнулся, что-то буркнув, и тяжелой слоновьей поступью ринулся вперед. Хлопнули еще два выстрела, одна пуля пробила ему челюсть от правой щеки до левой, а другая попала в левое предплечье. Жандармы отпрянули, уворачиваясь от лавины, но бригадир, не столь проворный, попался кабатчику под руку и отлетел к стене, у которой и грохнулся без чувств. Андреа, вне себя от ужаса, надсадно-во-пила, а выстрелы гремели все чаще. Перепуганные фантастической живучестью Леопольда, который вроде бы и не испытывал существенных неудобств от града выпущенных в него пуль, жандармы лихорадочно разряжали в его широченную спину барабаны своих револьверов. Он остановился, и по тому, как моталась из стороны в сторону его голова, можно было предположить, что он наконец рухнет, но он еще вполне уверенно повернулся кругом и пошел на своих обидчиков. С оторванной нижней челюстью, из которой на живот ему хлестала кровь, он смотрел на них совершенно осмысленным взглядом. Расстреляв все патроны, жандармы, объятые ужасом, пятились к стойке. Но тут Леопольд вдруг словно потерял к ним всякий интерес и, схватившись за спинку стоявшего рядом стула, уселся. Дышал он часто и хрипло, но держался еще прямо, устремив немигающий взгляд на рекламу аперитива в глубине зала, под которой сиживал господин Дидье, давая уроки ученикам своего третьего класса. Потом упал вперед, головой на стол.