Ледьё, не желая отказываться от своей идеи, принялся с жаром ее отстаивать, доказывая своим товарищам, как гибельно бездействие для коммунистов и как бурно растет число сторонников социалистов в Блемоне. Истинный партиец не имеет права, говорил он, жертвовать в угоду своей совести высшими интересами партии; разве капиталистов когда-нибудь мучила совесть? Он находил все новые и новые аргументы, подкрепляя их ссылками на бесспорные авторитеты. Монфор, продолжая возражать, чувствовал, что в душе он колеблется и начинает понимать необходимость этой акции, по-прежнему противной его совести. Но Генё с холодным и безразличным видом воздерживался от участия в споре. Убедившись в его непреклонности, Ледьё понял, что обсуждение его идеи лучше перенести в другое место, где она имеет шансы найти сторонников.
Проводив гостей до входной двери, Генё испытал облегчите от того, что наконец остался один. На улице Ледьё, Должно быть, говорит сейчас Монфору: «Генё, конечно, че-чопек серьезный, добросовестный, хороший товарищ, но вот Чего ему не хватает, так это чувства реальности». Что ж, тем хуже. Ему не впервой подвергаться нападкам за то, что он и Кобы чересчур осторожен, чересчур осмотрителен — статичен, сел и употреблять жаргон Журдана. Обычно развитие событий доказывало его, Генё, правоту. Он попытался отвлечься oi них довольноторьких мыслей и вновь обрести безоблач-I и >е i шетроение, владевшее им с утра. Отсутствие домашних, и и особенности жены, всегда вызывало в нем приятное чув-ОТВО покоя и свободы. Сегодня к нему примешивалась ду-lliciiiimi приподнятость от прикосновения к юному и нежно-Mv, I сне ощущал ее в себе как ласково журчащий родник. R пустоте и тишине комнаты соседство Мари-Анн чувство-ВВЛось особенно остро. Первую половину дня он провел за Починкой домашней утвари, время от времени невольно усг-рсмляи взгляд на стену, отделявшую его от девушки.
Пообедав, Генё задремал за столом с газетой в руках и проснулся уже после трех часов. Ему приснилась большая промокшая птица — она ступала в зимних сумерках, где тре-иыхплась на ветру квитанция об уплате за жилье. Воспоми-ИПНие о кошмаре улетучилось быстро, и, отправляясь на кухню, чюбы вымыть за собой посуду, Генё думал уже только о Мари Ани…Склоненный над раковиной, он краем глаза увиден, как по коридору на лестницу прошли Аршамбо и оба Натре ип.
Вы правы, — говорил инженер. — Будь я сейчас в вашем возрасте, я бы тоже не связывал свою дальнейшую судьбу с Францией.
В холодной воде посуда отмывалась плохо. Тарелки и приборы оставались жирными. Генё многократно повторил «шерацию, но так и не добился по-настоящему удовлетвори-гедыюго результата. Он услышал, как открылась дверь в столовую, потом захлопнулась и снова открылась.
— Мама, ты захватила письмо тетушке Элизе? — спросила Мари-Анн.
— Его забрал твой брат, — ответила госпожа Аршамбо.
Только бы он не забыл доклеить марку. Там не хватало еще на пятьдесят сантимов.
— Пьер наверняка об этом не подумает. Тем хуже, Элизе придется доплатить самой.
Дверь закрылась. Госпожа Аршамбо в шляпке с пером и вуалеткой прошествовала по коридору и захлопнула за собой входную дверь. При мысли о том, что он остался в квартире один на один с Мари-Анн, у Генё сладко заныло сердце: его словно коснулся перст судьбы. Посуда была вымыта, вытерта, расставлена. Маясь от безделья, он принялся бесцельно слоняться по кухне, дожидаясь прихода девушки. В воображении он рисовал ее грустной, себя — утешителем и советчиком, большим и искренним другом. Потом, сам того не желая, увидел, как сжимает ее в объятиях на кровати Марии. Не раз и не два он выходил на порог кухни и громко, изо всех сил кашлял, давая знать о своем присутствии. В конце концов возбуждение и отчаяние его достигли предела, он прошел по коридору и открыл дверь в столовую. В комнате был один Максим Делько — сидя за столом, он листал кинематографический журнал. Генё гак живо заинтересовался встречей, что даже не успел испытать разочарование. Он сел напротив Делько, так что теперь их разделяла только ширина стола.