Квашня обернулась, ткнула вальком, усмиряя булькающее белье. Глаза у нее были чужие и будто безумные. Делая вид, что ничего этого не замечает, Тася сняла телогрейку, присела к столу, налила в стакан воды из закопченного чайника.
— Тетя Зина, а чего рабочих не видать на территории? И радио стучит — не люблю я этого метронома, будто война.
— Окстись, девкя, аль не слыхала?
— Смотря о чем, — отвечала Тася, не сводя глаз с Зинаиды Прокофьевны. — Я ведь из милиции сейчас. Ищенко, шофера с развозки, убили. Игната арестовали. Я показания давала, вроде как свидетель.
— Да что мне твой Игнат! Тут не птица-коростель, а целый коршун лягушкой подавился!
— Ничего не понимаю, тетя Зина…
Зинаида опустилась грузным задом на табурет, подперла рукой щеку.
— С заду пень да колода, а нам-то — путь да дорога! — Квашня вдруг понизила голос, жутко подмигнула красным веком. — Помяни, девкя, неделя не сойдет, как сухорукий окочурится…
— Да кто окочурится? — не понимала Тася.
— Гуталинщик! — высвистнула тетя Зина. Весело толкнув Таисию в бок, она пошатнулась на табурете, упала и ушиблась об пол. Бросившись поднимать напарницу, только сейчас Тася поняла, что Квашня беспробудно пьяна.
Часть 2. Весна
Царь горы
Люди в эти мартовские дни приходили на Комбинат раньше, а уходили позже обычного. Собирались вместе у репродукторов, ожидая бюллетеней о здоровье вождя. Как при объявлении войны, советским гражданам, охваченным тревогой, хотелось чувствовать друг друга, слышать биение общего сердца. Разлом эпохи проходил через единый становой хребет огромного народного тела.
Секретарь комсомольской ячейки Ремчуков организовал политинформацию в цехах, выступал перед рабочими. Гаков отмечал ораторский талант Велиора — умеет он захватить внимание, сказать необходимые слова без напыщенности и казенщины. Слушая его, женщины плакали, да и мужчины смаргивали слезы.
Просто, но доходчиво говорил с людьми главный инженер Бутко; выступала и его жена, профорг и начальница отдела кадров. Брали слово мастера, работники и работницы. Тревожились, будто о близком человеке. У каждого был случай, когда вождь словом или примером помог, надоумил, направил жизнь по верному пути.
Гаков также слышал в себе звучание общей беды. Хотя помнил всякое — похабные анекдоты, шепотком обвинения, злобный скрежет обиды. Здесь уже, на хуторе, когда разбирали в подвале брошенный немецкий архив, Гаков видел на листовках изображения Сталина с волчьим оскалом, с обагренными кровью усами. Да, врагам было за что ненавидеть того, кто держал на плечах равновесие мира, словно древний могучий титан.
Теперь приходилось задуматься о хрупкости этого равновесия.
Гаков возвращался мыслями к той встрече с Завенягиным в Москве и долетавшим до него разговорам о здоровье вождя, подорванном напряженной работой. Хотя на съезде партии в октябре пятьдесят второго года Иосиф Виссарионович выглядел бодрым, выступал с присущим ему юмором и лукавая, узнаваемая по кинохронике улыбка шевелила седые усы. Значит, есть надежда, что всё еще повернется к лучшему.
Гаков помнил, как на Пленуме ЦК, когда неожиданно для всех Сталин предложил освободить его от обязанностей Генерального секретаря, вся человеческая масса, заполнившая зал, всколыхнулась в едином порыве: «Не отпустим! Просим остаться».
Сталина боялись — как дети строгого батьку, как нерадивые батраки хозяина. Власть его совершалась жестоко, но суровое время, выпавшее на долю страны, оправдывало всё.
Он сам, Арсений Яковлевич Гаков, бывший беспризорник, малый винтик индустриальной советской машины, необходимо был жесток с ворами, тунеядцами, разгильдяями. Давил в себе сочувствие к человеческим слабостям. Не имел он права быть мягкотелым, когда видел ущерб общегосударственному делу.
Из доброты не выкроишь сапог, не выжмешь масла, не выплавишь металл, необходимый для обустройства новой справедливой жизни. На всепрощении не построишь крепость от врага.
Ведь и атомный проект, определивший судьбу Арсения Гакова, — тоже детище Сталина.
С распоряжениями вождя по «Направлению-15» Гаков ознакомился в марте 1947-го, на Лубянке, в пустой холодной комнате без окон, где стоял один обтянутый кожей дубовый стол да неказистый табурет. Три часа Арсений вдумчиво читал научные справки, выдержки из докладов, переводы публикаций западных газет. В тот день было подписано его назначение директором строящегося завода по добыче и переработке редкоземельных металлов.