Корабль со слоном вышел из Астрахани, и с тех пор его никто не видел. Как, впрочем, и слона, и его арабского погонщика, который стал в своем странствии старше на сто северных лет, которые идут в зачете к южным годам как один к трем.
Максим Никифорович еще долго пытался разгадать Послание, переставляя кубики на специальном столе, который он завел для этого. И каждый раз маленький нарисованный слон осуждающе поднимал хобот: нет, не так.
И в один прекрасный день, во время послеобеденного сна к нему пришел этот слон. Слон стоял, подняв хобот, а Максим Никифорович смотрел на него из темной комнаты, похожей на камеру-обскуру. Оттого слон на противоположной стене был перевернут вверх ногами.
Изображения меняют цвет от действия солнечных лучей, но можно заставить солнечные лучи рисовать само изображение.
Пусть оно возникает не на стене, а на съемной пластине с помощью линзы.
Максима Никифоровича с самой юности занимала идея точного копирования мира. Художник прекрасен тем, что не точен, но, вооруженный разного рода приспособлениями, все равно стремится к точности. Многие пользовались для своей работы механическими приспособлениями. Одни придумывали сложную систему планок, с помощью которой переносили пейзаж на бумагу. Другие надеялись на камеру-обскуру. Но это все не было настоящим решением.
Настоящим была точная фиксация видимого мира на плоскость с помощью химии.
Максим Никифорович знал, что где-то сидит человек, француз или англичанин, и думает точно так же, как он, и поэтому торопился.
Он читал про одного француза, что спасся от Революции, был офицером у Наполеона, но война была чуждым ему делом. Он поместил в камеру-обскуру оловянную пластинку, покрытую тонким слоем асфальта и лавандового масла. Солнце оставило на ней след, а когда асфальт протравили, француз увидел рельефное изображение.
Но Максим Никифорович понимал, что это неверный путь. Пластинка могла бы быть из меди, а вместо асфальта нужно использовать серебро. Он экспериментировал с разными препаратами и догадался, что если использовать йод, изображение будет четче. Соли серебра темнеют на солнце, но у того француза не получилось понять, как работать с серебром. А вот олово хорошо отражало свет, и обращенное изображение было четко видно.
Максим Никифорович возился в своей комнатке с разными пробирками. Пальцы его пожелтели от йода, но ничего не выходило. Соседи жаловались на резкий запах керосина, но пробы продолжались.
Он не был настоящим химиком и только слушался чужих советов. Серебро, вот был ключ ко всему.
Тут ему встретился один странный человек, что мало говорил, но много его слушал. От него он узнал о металле с астрономическим названием «уран».
Странность собеседника была в том, что его подозревали в занятиях алхимией. А там, где алхимия, всегда есть мысль о производстве фальшивых денег. Человек этот был по виду выкрестом откуда-то с юга. Когда Максим Никифорович покупал у него реактивы, кто-то из его советчиков донес, что выкрест делает оловянные ложки золотыми — для тех, у кого нет денег на дорогие столовые приборы. Но все это, разумеется, были глупости.
Да и выкрестом ли был он, этот человек без возраста в странном платье, которого видели на улицах обеих столиц, причем иногда одновременно в обеих.
Его называли врачом, что оправдывало торговлю. Да и познакомился Максим Никифорович с ним не в поисках реактивов, а когда этот человек лечил его жену от кашля. Врач сидел на квартире, толча порошки разных цветов, растворяя и смешивая их, будто приправы на кухне.
На удивление, ни квартирная хозяйка, ни окрестные люди не жаловались на запахи и дым.
Итак, уран, вернее, его соли, были его идеей. Про уран говорили, что это странное вещество: им можно лечить, но лечение это имеет оборотную сторону: природа потом забирает свое с удвоенной скоростью.
Но врач-алхимик вдруг пропал, как и не было его. Ходили слухи, что его выслали за изготовление фальшивой монеты, но осведомленные люди рассказывали, что он пытался лечить князя Разумовского препаратами из мумий, что не понравилось Церкви. Третьи утверждали, что он отправился за своим ураном в Монголию. Так или иначе, врач пропал, а когда жандармы заявились на его квартиру, то не нашли и самого дома. Номера на улице оказались перепутаны, а когда их перевесили как надо, то вместо дома врача обнаружился пустырь, поросший полынью. Она, как известно, помогает от лихорадки, но дела это не прояснило.
Однако в доме художника ящики со стеклянными колбами определенно остались и пошли в дело.
Изобретение Максима Никифоровича рождалось медленно, будто он строил дом, а вернее, будто он восстанавливал старый разрушенный храм, перебирая блоки — сперва вслепую, а потом руководствуясь странным наитием. Уран стал его путеводной планетой, а уранилнитрат — рабочим веществом.