Стояли жаркие погоды, и он тайком выбегал со двора, потом, сбавив ход, пробирался к пруду, и наконец шел на чужой смех и веселье. У мальчишек купание выходило недолгим, оно случалось в минутном перерыве между работой, а вот Орлов плескался всласть. Обсыхая, мальчишки рассказывали страшное. В пруду, говорили они, живет огромный сом. Он лежит на дне и иногда только приподымается — для того чтобы утащить зазевавшегося пловца к себе, чтобы питаться им медленно и спокойно.
Страшное дело — людоедство. Уже потом Орлов узнал, что в соседнем уезде во время голода один крестьянин съел своих детей. Дело было не житейским, но простым. А в те минуты после купания он слушал рассказы о том, что человечина сладка на вкус, будто мед, да только раз попробуешь ее, жить без людской плоти не сможешь. Мальчишки уходили, а он снова лез в воду.
И вот сейчас, заболев на чужой земле, он раз за разом нырял в этот черный пруд, пока жара не исчезала наверху, а его понемногу пронизывал страшный холод.
Сом-смерть ждал его внизу, беззвучно открывая рот и шевеля усами.
К болезни Орлов успел подготовится, почувствовав ее приближение дня за три. Стала мучительно болеть голова, и пальцы промахивались мимо уздечки.
Он был один среди зноя и камней, и на слугу надежды было мало. Тогда Орлов двинулся к Городу, в котором была надежда на спасение, русская миссия и надежные врачи. Но до Города он не добрался и стал терять сознание в виду небольшого селения.
Орлов выбрал постоялый двор с чистой комнатой, чистой, насколько тут это было возможно. В странствиях по Востоку он выучил множество языков и прекрасно умел торговаться, но тут шансы были не равны. В ход пошли деньги не только из кошелька, но и часть монет, зашитых в поясе. Он аккуратно расставил тюки за кроватью, чтобы у местных не было соблазна потрошить ее, и распределил деньги так, чтобы у слуги был стимул ходить за ним, а не ждать скорой смерти.
На всякий случай он положил рядом с кроватью заряженный пистолет.
Слуга оказался предан без лести, несмотря на сомнения, что посещали путешественника раньше. Молодой араб исправно носил ему воду, разбавленную кислым вином (по вкусу — просто уксусом), и выносил лохань с нечистотами.
На третий день Орлову стало еще хуже, и в бреду он стал путешествовать по окрестным холмам. Цель странствий его была смутной, в болезни он все время боялся, что потеряет путевой дневник и его поездка станет вовсе бессмысленной. Ничего не останется от него в этом мире, похороненный без отпевания и отпущения грехов он превратится в песок и коричневую пыль.
Когда он ехал по пустыне, ему встретился старик с ульем. Улей был точно такой же, как на пасеке его детства, куда его, тоже в обход запрета маменьки, привел гувернер. Пчелы были сонны и спокойны, опасности не было, но мальчик чувствовал за ними особую силу.
Мед ему тоже достался.
А тут голый старик обнимал улей со снятой крышкой и пожирал соты, выбивая их из рамок.
— Я знаю, кто ты, — сказал старик.
— А я знаю, кто ты, — еле шевеля губами, ответил Орлов. — Ты медовый человек. О тебе мне рассказывал один еврей из Алеппо.
Фамилия мудреца-еврея потерялась, и Орлов поискал ее рядом, но потратил много сил, чтобы вернуться в вязкое, как мед, течение разговора.
Старик молчал, среднерусские пчелы ползали по нему, и вокруг не было ни кустика, ни былинки.
— Хочешь меня? — вдруг спросил старик. При этих словах он перестал жевать и поднес руку к глазам. Он долго что-то высматривал на своей ладони и наконец медленно отломил свой палец.
Орлов медлил, и старик молча вложил ему палец в рот, будто просфору.
В этот момент, ощущая на языке вкус меда и ужаса, Орлов очнулся. Тело было покрыто крупными бисеринками пота. Слуга храпел за занавеской, над селением лежала ночь без звезд, толстая и пахучая, как старый ватный халат.
Он долго лежал, слушая эту чужую ночь. Где-то вдалеке закричала неизвестная птица, затем взвизгнул осел, и все стихло. Храпел не только слуга, храпели и остальные путники на постоялом дворе. В промежутках между этим храпом он слышал падение созревших плодов в саду. Жизнь продолжалась без него, бессильного и никому не нужного.
Орлов, облившись от слабости, все же сумел напиться воды с вином и снова уставился в потолок.
Сон пришел, неотвратимый как война, нежданный, как путник, вернувшийся обратно от городских ворот. Неотвязный старик стоял перед ним, вылезшим из господского пруда, и на руке у старика не хватало пальца.