В это время трое русских сидели в своей комнате и пили разбавленное водой вино.
Они копались в груде бумаг, лежавших посередине. Только подполковник Львов переписывал набело свои отчеты и рисовал карту, капитан Орлов пытался разобрать свои каракули, систематизируя съемку, а добродушный Максим Никифорович старался изобразить на листе что-то непонятное.
Подполковник перегнулся через стол и увидел, что Максим Никифорович рисует слона. Слон этот гордо трубил, но было видно, что на рисунке не настоящее животное, а барельеф на каменной стене.
— Вы знаете, когда у нас в первый раз увидели слона? — спросил он.
— Да, конечно, — ответил художник. — При Иване Четвертом.
— Ну, это времена мифические, а первый объективный слон пришел в Петербург в 1714 году. Персидский шах Хуссейн подарил его Петру. Слона везли на корабле, а от русского берега Каспия до Петербурга он шел сам. Ему нашили сорок четвериков кожаных башмаков, и в дороге он сносил их все. Крестьяне, что работали в поле, замирали, когда видели, как идет слон. Они думали, что это чужеродное божество идет на поклон в столицу. Те, кто побогаче, стелили перед ним ковры, а потом вешали их на стену. В Петербурге слон гулял по прешпекту, то есть Невскому, и обыватели относились к нему иначе. Они были развращены знанием и не испытывали пиетета по отношению к слону. Они кидали в него палки и камни.
До ковров дела, разумеется, не доходило.
Этот слон жил напротив Мраморного дворца, а следующий слон поселился у Фонтанки. Наконец Надир-шах прислал русским четырнадцать слонов, в честь которых назвали Слоновую улицу. При Екатерине их отправили в Царское село, где они живут и поныне.
— Я видел, — ответил Максим Никифорович. — Но там они слишком печальны, чтобы брать их в расчет.
XVI
(путь через тоннель)
Человек, что норовит залезть под землю, — подозрителен. Ибо Аллах не видит его в этот момент, и человек этот находится наедине со своим грехом.
Аль-Шурави
Подполковник Львов сидел за столом и рисовал карту, точно так же, как он делал три дня до этого. Он рисовал карту, создавая второй мир, отражение первого, состоявшего из зноя, пыли, крика ослов, камней и ненужных людей. Карта выходила куда лучше, чем мир за стеной.
Максим Никифорович, повозившись со своими пробирками, заснул. И это было самое здоровое, что он мог сделать, хотя сон его был полон слонами, идущими по лабиринту, лабиринт превращался в основание храма, на стенах лабиринта вырастали новые, белокаменные стены, и они были украшены чудесными птицами. Птица Сирин и птица Гамаюн смотрели на него, но делали это недолго. Храм опадал камнями, будто дерево — листьями. И сразу же начиналось новое строительство, и Максим Никифорович пыхтя, помогал Богу в этом деле.
Капитан Орлов в мыслях своих был далеко. Его наполняло глухое раздражение. Он не знал, чего ждут русские путешественники в этом месте, какое указание может явиться им, откуда прискачет гонец.
Он привык двигаться по жизни стремительно, и время его текло быстро.
Поэтому он знал, что сейчас тихо выйдет с постоялого двора, шагнет в тень, и вот тогда время его понесется вскачь в предвкушении чего-то более важного, чем отметки широты и долготы в его тетрадках.
Сейчас он двинется вдоль стены тихо, ничто не скрипнет, не метнется пламя свечей. Был капитан Орлов, и вот нет капитана Орлова, только вздохнет во сне Максим Никифорович, потому что спящие чувствуют перемены лучше, чем бодрствующие, только ничего не помнят, проснувшись.
А вот капитан Моруа сидел один в армянской кофейне и разглядывал рисунки на стенах.
Они изображали странных птиц с головами святых и небо, вовсе не похожее на небо Палестины. Судьба разрешила армянам иметь любые изображения, и вот на стенах теснились эти сказочные птицы, бежало стадо слонов, поднявших свои хоботы, висело несколько мусульманских ковров с причудливым рисунком и китайский гобелен несколько фривольного содержания.
Капитан Моруа ощущал себя в середине лабиринта улиц Великого Города. Отчего, интересно, у турок нет подробной карты города (он узнавал)? Человек сперва полагается на свою память, потом ленится и думает, что карта ему не понадобится, а потом теряет время, шагая по грязным камням по кругу, время от времени обнаруживая все тот же дом.
Капитан Моруа считал, что лабиринт, само его понятие, что-то вроде карты. Это карта жизни.
Один человек входит в неизвестность, и вот уже он заблудился и много лет бродит впотьмах. Другой относится к этому как к развлечению, ищет выход или цель, а не найдя, не расстраивается.