Выбрать главу

Библиотека Норова из 15 тысяч томов была передана Румянцевскому музею.

Он умер семидесяти трех лет, 23 января 1869 года. Напоследок он написал заметки о толстовском романе «Война и мир» в таком духе: «Неужели таково было наше общество, неужели такова была наша армия, спрашивали меня многие? Если бы книга графа Толстого была писана иностранцем, то всякий сказал бы, что он не имел под рукою ничего, кроме частных рассказов; но книга писана русским и не названа романом (хотя мы принимаем ее за роман), и поэтому не так могут взглянуть на нее читатели, не имеющие ни времени, ни случая поверить ее с документами, или поговорить с небольшим числом оставшихся очевидцев великих отечественных событий. Будучи в числе сих последних (quorum pars minima fui), я не мог без оскорбленного патриотического чувства дочитать этот роман, имеющий претензии быть историческим, и, не смотря на преклонность лет моих, счел как бы своим долгом написать несколько строк в память моих бывших начальников и боевых сослуживцев».

Дело не только в том, что Толстому Норов и прочие очевидцы выказывали претензии в неточностях движения войск, они говорили о совершенно другом поведении исторических персонажей, о других мотивировках слов, речей, поведения и принятии решений. И при всех поправках на оскорбленную гордость, это довольно ценные замечания. Из этого не следует, что книга Толстого не является национальным сокровищем. Из этого следует то, что это сокровище имеет сложную структуру и им нужно уметь пользоваться. Для какого-то читателя это роман не о войне 1812 года, а о месте человека в истории и прихотливости человеческой гордости и предубеждений. Но для миллионов читателей это текст, из которого выводится история русского похода и (опционально) загадочной славянской души, о чем нам так весело рассказал американский режиссер Вуди Аллен. Это проблема старая, об нее спотыкались не только обидевшийся Норов, но и русские формалисты. И, хоть убейся о памятники на Бородинском поле, неодолимая сила этого романа в том, что он замещает историю Отечественной войны — и ничего теперь с этим нельзя поделать.

Норова похоронили в Сергиевой Приморской пустыни в Санкт-Петербурге.

Жена пережила его на два года, а все дети их умерли во младенчестве.

 

 

ОСИП-ЮЛИАН ИВАНОВИЧ СЕНКОВСКИЙ

(9 марта 1800 — 4 марта 1858)

 

Коль ты к Смирдину войдешь,

Ничего там не найдешь,

Ничего ты там не купишь,

Лишь Сенковского толкнешь

Иль в Булгарина наступишь.

 

                                             Пушкин в 1836 году

 

Большая часть современных читателей помнит об Осипе Сенковском, писавшем одно время под псевдонимом «Барон Брамбеус», только цитату из гоголевского «Ревизора»:

«Хлестаков. ...У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем Барона Брамбеуса... все это я написал.

Анна Андреевна. Скажите, так это вы были Брамбеус?

Хлестаков. Как же, я им всем поправляю статьи. Мне Смирдин дает за это сорок тысяч».

Издатель «Библиотеки для чтения» платил ее редактору 15000 рублей в год, да не в этом дело. Популярность Сенковского в первой половине XIX века была ни с чем не сравнима.

Некрасов в отрывке «Карета. Предсмертные записки дурака» (1841) писал: «Есть люди, которые завидуют Наполеону и Суворову, Шекспиру и Брамбеусу, Крезу и Синебрюхову2; есть другие, которые завидуют Палемону и Бавкиде, Петрарку и Лауре, Петру и Ивану, Станиславу и Анне; есть третьи, которые завидуют Манфреду и Фаусту; четвертые… одним словом, все мы чему-нибудь завидуем».

Осип Сенковский происходил из старинной шляхетской семьи Сарбевских. Получив домашнее образование, он поступил в Виленский университет и еще студентом отправился в Стамбул для практики в восточных языках. Уже тогда он проявил свой литературный дар — как в переводах (Лукмана и Хафиза), так в университетском «Товариществе шалунов». Репутация Сенковского как специалиста по Востоку была такова, что виленские ученые собрали денег на его путешествие по Турции, Сирии и Египту (1819 — 1821). Оттуда он привез множество диковин (в основном рукописей), но к моменту возвращения решил переехать в столицу Империи, так что рукописи попали не в Вильну, а в Петербург. По некоторым данным, он чуть было не перевез туда же Дендерский зодиак, но обстоятельства и война помешали этому.