«Столь же сомнительны тождественность имен Русы и Урзаны, на чем настаивает автор в данной главе... нельзя согласиться с мнением Г. А. Меликишвили, что имя Руса в мусасирском говоре звучало как Урзана. Имя Русы передавалось как Урса лишь в ассирийских текстах, так же как имя Сардури по-ассирийски передавалось как Иштардури...
Ассирийцы явно различали эти имена. Имя урартского царя времен Саргона II у них звучало как Урса, а имя мусасирского правителя – Урзана. Саргон II один раз ставит даже оба эти имени рядом. В его реляции к богу Ашшуру говорится: «С высокими силами Ашшура, моего владыки, ...из области Сумби, ...я вступил в Урарту, ...Многочисленные войска Русы (Урсы) урартского и Метатти зикиртийского я поверг в полевом бою. 430 поселений семи областей Русы (Урсы) урартского я целиком покорил и опустошил его страну. У Урзаны мусасирского я захватил Халда, его бога, Багмашту, его богиню...»
Как видно из приведенного отрывка, Саргон II различает как двух правителей – урартского и мусасирского, так и два имени: Урса (Руса) и Урзана. Ясно, что Саргон II хорошо зная имена царей и правителей, против которых он воевал» (Г. А. Меликишвили, «Древневосточные материалы по истории народов Закавказья», Советское востоковедение, № 3, 1956, АН СССР, стр. 154–155).
Марио Сальвини считает, «что в историческое время официальным языком этого мелкого политического образования (Мусасира – В. X.) был именно ассирийский язык, поскольку правитель Урцана в последней четверти VIII в. оставил нам печать с надписью на ассирийском языке» («Распространение влияния государства Урарту на востоке», Древний Восток, 4, Ереван, 1983, стр. 224).
Что касается хурритского языка, то Г. А Меликишвили считает, что «все хурриты говорили на одном общем хурритском языке, не наблюдается различие даже диалектного характера» («Наири–Урарту», Тбилиси, 1954, стр. 37).
Есть и другое мнение, что «изучение хурритских текстов из различных архивов позволило предположить, что «они отражают не единый литературный язык, а пучок диалектов» (Дж. Г. Маккуин, «Хетты и их современники в Малой Азии», Москва, 1983, стр. 156).
«Памятники на хурритском языке немногочисленны, но они происходят из самых различных районов Передней Азии (Вавилонии, Митанни, Угарита, Хеттского царства) и довольно разнообразны по характеру... Неудивительно, поэтому, что хурритские тексты обнаруживают много, часто довольно значительных диалектных, хронологических и жанровых различий» (М. Л. Хачикян, «Из старохурритсхих заклинаний», Древний Восток, 2, Ереван, 1976, стр. 251).
Данные о хурритском и индоевропейских языках можно встретить на одних и тех же обширных территориях от предгорий Ирана и до Палестины, о чем И. М. Дьяконов в «Предыстории армянского народа», пишет, что – «ареал подобных (индоевропейских) имен совпадает с ареалом распространения хурритского языка... и принадлежит к арийской (индо-иранской) ветви индоевропейских языков (между прочим, и именами царей хурритского государства Митанни)» («Предыстория армянского народа», Ереван, 1968, стр. 29).
Б. Б. Пиотровский считает, что «ни урарты, ни ассирийцы в своих государствах не представляли большинства населения, и их собственная культура и язык имели лишь официальный государственный характер» («О происхождении армянского народа», Ереван, 1945, стр. 7). Официальный государственный язык ванских надписей вряд ли понимали или умели читать кроме обученных профессиональных писцов и жрецов, как это было и в других древневосточных державах. Древневосточные державы были в основном разноплеменные, например, в Вавилонии в VI в. до н. э. наряду с местным населением жили халды, арамеи, киликийцы, лидийцы, фригийцы, карийцы, иудеи, западные семиты и т. д.
«В Ниппуре и его окрестностях в V в. до н. э. были военные колонии из фригийцев, лидийцев, карийцев, армян, арабов, финикийцев и т. д. Представители этих же и других народов жили в Вавилоне» (М. А. Дандамаев, В. Г Луконин, «Культура и экономика древнего Ирана», Москва, 1980, стр. 294). Все эти народности не могли знать официального государственного языка. Его не знали не только представители низов, но и привилегированного класса, о чем пишут М. А. Дандамаев и В. Г. Луконин: «...мало кто умел их читать кроме профессиональных писцов» («Культура и экономика древнего Ирана», Москва, 1980, стр. 25). К тому же даже «древнеперсидский язык не был языком государственной канцелярии, и персидская клинопись, вероятно, была известна лишь очень узкому кругу писцов... То, что даже в самой Персии древнеперсидский не был языком управления, наводит на мысль, что персидская клинопись была изобретена сравнительно поздно и, по всей вероятности, создана искусственно, а не возникла исторически» (там же, стр. 270).