‑ Что ты хочешь этим сказать? Как ты думаешь, какого цвета моя первородная плазма? ‑ он немножко протянул паузу. ‑ У неё один цвет, который для всего разный. Мы те, кто владеет словом. Мы произносим, и «Те» становятся теми, кем должны стать. Мы те, кто владеет светом. Мы показываем, и «Те» идут туда, куда нужно. Наши позиции изначальны, наша сторона ‑ исток, мы не ошибаемся, мы создаём возможности, мы – над причиной, мы – первопричина, мы – произведения истинного повода. Мы видим саму суть, видим Вселенную насквозь, мы даже можем объять её. Мы знаем истинные названия, позволяющие управлять. Мы чувствуем то полотно, из которого сшита материя, мы видим холст создателя, мы понимаем «всё во всем». И именно это открывает нам нашу волю создавать ноты причин. Мы те, кто дарует выбор инструментов надежды. Мы говорим: «Играйте!». И «Те» играют. У них по-разному получается: у кого лучше, у кого хуже, но они играют. Мелодия льётся и каждый из «Тех» счастлив, думая, что эти прекрасные звуки и есть уникальность жизни. Но на самом деле никто из них не может сыграть то, что будет чем-то новым для Вселенной…
‑ А ты, значит, уверен, что мы можем сыграть что-то новое, то, чего не было здесь, и при этом находиться, здесь же?..
‑ Я, ты – мы все первородные видим то, что не видит и больше никогда не сможет увидеть произошедший «Тот». Мы видим и чувствуем ту, до ужаса противную справедливость, из которой сделана непредвзятость «вселенской яви».
‑ И всё же… Ты не ответил…
‑ Где бы я не оказался, куда бы не попал, я везде смогу спроецировать реальность под себя. Мы можем создавать из полной пустоты. Нас нельзя поставить в тупик выживания, мы не ограничены гранью бытия для созданных бытием. Назвав цифру цифрой, я не ограничу её узкой формой науки, которая будет обречена на вечность догматических скитаний вокруг того, что на самом деле лишь продукт неправильных свойств, нужный лишь для того, чтобы кто-то назвал это цифрой.
‑ Не надо, Орион! Не надо этой пустой попытки, заводящей нас в смешные рассуждения низших созданий о философских воззваниях к насущным вопросам. Ты разговариваешь с равным себе. Для меня не существует вопроса о том, как обычное слово, с заложенными в нём определёнными компонентами для передачи информации, вращает вокруг себя миллионы заблуждений. Назвав квадрат сферой, я изменю слово, но не закрою вопрос о его форме. Лишь для себя я изменю его суть. Дай камню возможность спросить себя, почему он камень, так через мгновенье он заговорит о своей индивидуальности, ‑ хитро протянула она и продолжила идти.
Орион никак не мог угомониться. Все эти рассуждения лишь подстёгивали его:
‑ Скажи мне, Леля, что не сможет такой первородный как я?
‑ А ты сможешь прекратить войну?!
Задетый за живое, «миссия» задумался.
‑ А ты сможешь влюбить меня в себя?
Орион понял, что Лели очень хитра и говорит о таких вещах, которые не подвластны никому. Её легкая каверзность может позволить потребовать то, что оставит от него лишь разочарование.
‑ Ну вот, всемогущий избранный, оказывается не всё в твоих силах! Да? ‑ явно надсмеиваясь, говорила Лели. Заметив, что Орион погрустнел, она перестала давить на него и перевела тему в нейтральное русло:
‑ В какой стороне «Сад Богов»?
‑ Ну, вообще, мы правильно идём, ‑ ответил юноша.
Она изначально знала, где находится этот сад, и шла к нему не просто ради праздного интереса. Непринуждённо болтая, они подошли к огромной зелёной холмистой лужайке, посередине которой стояло большое, обнесённое по кругу золотым забором строение, очень сильно похожее на беседку. Узоры этого забора были украшены орнаментом характерных видов «Сада Богов». Возле входных ворот стояли два громадных воина из охраны Стражила. Строение за великолепным забором напоминало небольшую площадочку, приподнятую над землёй четырёхступенчатыми винтовыми лестницами. По краю обозначенного круга возвышались восемь изогнуто резных серых колонн, на которые опиралась круглая, похожая на щит, куполообразная коричневая крышка. По внешним признакам это строение напоминало давно заброшенную старинную беседку-павильон, со всех сторон окутанную цветущими растениями. Оно разительно отличалось от ярко сияющего золотой ковкой забора.