Впрочем, злополучному пакету еще какое-то время предстояло сохнуть, стало быть, на это время можно отложить решение проблемы. Что Рита и попыталась сделать, но не тут-то было.
Она опять мыла руки и советовалась с собственным отражением. Она наливала свежего супчика в тарелку для себя — надо ж попробовать, прежде чем кормить других, соли, например, если мало, добавить, чтоб не портилось у мальчиков впечатление от такой ерунды. Да и у самой, пока варила, аппетит разыгрался, чего давненько не случалось.
Рита не спеша доставала из хлебницы свой почти недельной давности хлебушко ржаной — до чего ж он надоел, с каким удовольствием умяла бы беленькую ванильную булочку, да нельзя, можно лишь созерцать, с каким азартом поедают белый хлеб Алешечка с Ромкой — ждала, пока супчик немного остынет…
А проклятый пакет с оторванной ручкой настырно лез в голову и лез! Уж не крыша ли, вдобавок ко всему прочему, едет?
Села обедать. И вдруг — эврика! Надо просто тете Кате отнести другой, исправный пакет! Да сказать, допустим, что, мол, у вашего пакета я, теть Кать, ненароком ручку оторвала, так решила возместить.
Старушка же может взять или не взять, сказать или не сказать, что сама оторвала ручку, но в любом случае Риту не в чем будет ни упрекнуть, ни заподозрить. Ай да Ритка, ай да сукина — так кажется — дочь!
И сразу в полной мере дошли до соответствующих органов чувств аромат и вкус свежего, приготовленного своими руками яства, букет, без преувеличения можно сказать, она ощутила — ай да Ритка, опять же!..
Насытилась, тарелку с ложкой помыла, на полку сохнуть положила, мимоходом скомкав так долго морочивший голову пакет и отправив в поганое ведро; смахнула крошки со стола, еще раз руки помыла, правда, без мыла не сей раз обошлась и отражению ни одного вопроса не задала, подмигнув лишь; табуретку под стол запнула и наконец-то первый раз за день на диван прилегла. Уф-ф-ф!
Полдня прошли на редкость плодотворно, почаще бы так — наперекор болезни и обстоятельствам, закусив губу и выпучив глаза. Как Павка Корчагин. Хотя Павка Корчагин ради идеи жил, а у нее, у Риты, идея есть?..
Нету у нее никакой идеи. Ведь нельзя же считать идеей инстинктивное стремление всякого живого организма жить вечно, пожирая других живых существ, гадя и с восторгом превращая в пустыню единственную такую во Вселенной планету. А значит, и — нечего…
И задремала нечаянно Рита. Давным-давно такого не случалось, обычно, даже вконец измотанная болями, когда те отступали, она засыпала не раньше чем через час-полтора. И не на спине, а только на правом боку, свернувшись калачиком, в полной, насколько было возможно, темноте, как привыкла еще в маминой утробе.
А тут — на спине, разметавшись, не задернув даже занавеску на окне, — уснула, по-видимому, довольно крепко, не услышала даже, как пришел из школы сын и сам налил себе борща, однако не как мертвая уснула, потому что привиделся ей чудной приятный сон. Будто пропалывают они все трое первую в своей жизни собственную грядку, которую им соседка тетя Катя по доброте своей уступила. Ромке почему-то всего годика два, не больше, но трудится, как большой, аж пыхтит от усердия, а ей, соответственно, около девятнадцати, и лишь Алешечке — столько, сколько ему на самом деле есть. То есть он и она — ровесники!
Конечно, такой метаморфозой Рита страшно удивлена, хотя ни в малейшей степени не огорчена, совсем наоборот, но ей зачем-то невыносимо хочется знать, как так вышло, что вдруг сама собой осуществилась ее самая сокровенная и самая бредовая мечта.
И тут с неба — голос. Вернее, конечно, глас.
— Ну, что, Маргарита, нравится тебе твой Мастер? А сама себе нравишься?
— Спасибо, Господи, конечно же, все нравится! Хотя какой из моего Алешечки Мастер, он ничегошеньки не умеет, из-за меня техникум бросил, а когда-то в институт мечтал…
— Ничего, Маргарита, у него все впереди, будет он Мастером.
— А у меня впереди — что, Господи? У сына моего? Зачем Ты меня сделал снова молодой, а сына — таким маленьким?
— Я сделал так, как должно быть, Рита. По Моим законам и по человеческим. Они, ты, может, недопонимаешь, не прихоть Моя — а непреложное, научно обоснованное условие выживания рода человеческого. Сын твой — только одно могу сказать — вырастет снова. И вполне приличным взрослым станет. И довольно долгую жизнь проживет. А что касается тебя… Впереди у тебя довольно большой срок счастливой… Нормальной, по крайней мере, жизни. Гарантирую.
— Стало быть, где-то лет через пять-шесть…
— Верно.