Работа над биотозой как неперспективная была давно исключена из плана исследований лаборатории Эрика. Опыты приходилось ставить по вечерам, когда никто не мешал…
— Как же тебе удалось? — начал я, врываясь к Эрику.
Он сидел и курил.
Никто не производит впечатление большего лодыря, чем этот напряженно работающий молодой человек. Сколько я его помню, он всегда сидит и курит. Он очень много думает, но разве можно сказать, о чем он думает. У начальства Эрик не в большом почете. Руководство любит видеть сотрудников с озабоченными лицами суетящихся возле новейшей аппаратуры. Много точек, много-кривых — налицо исследовательская работа.
— Получать тысячи точек, добывать кривые, коллекционировать зависимости могут только творческие недоноски, — поправляя свои доисторические очки, говорит Эрик. — Нужно получить одну точку, одну кривую, но… самую главную. Надо не исследовать, а изобретать, не анализировать, а синтезировать.
У него программа-минимакс: минимум анализов, максимум синтеза…
У меня создавалось впечатление, что Эрик ежеминутно вылезает из собственной кожи. Он все время пытается взлететь ввысь, и это стремление нас роднит. Мне тоже хочется поднять себя за водимы куда-нибудь повыше.
— Проклятье ситуации заключается в том, что я не знаю и не понимаю, как это произошло, — ответил Эрик.
— Что ты с ней делал?
— Ничего. Она стоит там, где стояла. Посмотри сам.
Я посмотрел. Биотоза выросла раз в пять. Теперь в аквариуме плавал цветок диаметром в сорок сантиметров. Цвет ее немного изменился, на лепестках появились бледно-розовые разводы.
— Но все же?
— Вот я и думаю. Почему? Вчера она была такой же, как всегда. Сегодня утром, когда я пришел на работу, я тоже не заметил никаких изменений. Я ее не трогал и ничего с ней не делал. Вот только перед семинаром я переставил аквариум со стола на верхнюю полку: Николаю Николаевичу нужно было разложить на столе свои экспонаты. После семинара я пошел обедать, а когда возвратился и начал снимать аквариум с полки, увидел, что биотоза выросла. Я позвонил тебе. Вот и все.
Я посмотрел на стол и на полку. Аквариум совершил путешествие на высоту около семидесяти сантиметров. Биотозу подняли и опустили, а она взяла и выросла. Глупость какая-то.
Мы с туповатым недоумением рассматривали цветок.
— Вот свинья! — рассмеялся Эрик. — Что ты с ней поделаешь? Какие-то загадки.
— У тебя нет здесь поблизости каких-либо излучений радиоактивных веществ? — спросил я.
— Что ты! Одни стекляшки…
— Непонятно…
— Можно? — в комнату вошел лаборант Николая Николаевича. Звали его не то Олег, не то Игорь.
— Эрик, мы позабыли у тебя один демонстрационный образец, Николай Николаевич только сейчас хватился, — сказал он.
— Да, да, вот он, — Эрик протянул юноше ампулу с заспиртованной головой лягушки.
Тот взял, посмотрел на нас и улыбнулся.
— Что, своим аленьким цветочком любуетесь? Красивый он у вас и светится здорово!
— Где ты видишь, что он светится? — удивился Эрик. — Он не светится.
Парень заглянул в аквариум.
— Да, странно, совсем не светится, — он покачал головой, — а на семинаре светился. Да еще как!
Мы насторожились.
— Ты, Эрик, видел? — спросил я.
— Нет, я сидел спиной к биотозе.
— А что ты видел, Игорь?
— Олег.
— Прости, Олег.
— Как же, я отлично помню, что цветок светился, словно в него вставили лампочку. На семинаре было много народу, в эту комнату человек сорок набилось, мне сесть было некуда, и я забрался сюда. Сверху мне отлично был виден аквариум с вашим цветком. Он приходился как раз на уровне головы Николая Николаевича. Я обратил внимание, что он сияет и переливается. Я еще подумал, что красивый цветок ребята вырастили, зря их ругают…
— Спасибо. А ты не заметил, что с ним происходило? Светился, и только? А не увеличивался ли он, не шевелился?
— Не-ет, — протянул Олег, — чего не видел, того не видел. Да я, признаться, сразу отвлекся. Больно интересно Николай Николаевич про свои опыты рассказывал.
— Так. Ну ладно, Игорь, — сказал Эрик.
— Олег.