Кот подрулил к памятнику и припарковался прямо под знаком «остановка запрещена». Тоном заправского таксиста он поинтересовался у Влада:
— Вас ждать? Забрать?
— Не надо, отгони ко мне во двор, не в падлу?
— Лады, — покладисто согласился Кот.
— Я заскочу за ключами, если что, оставишь матушке своей, ладно? Спасибо, брат!
— Херня война, Влада, главное — маневры!
И Кот укатил, напоследок просигналив нам нечто веселенькое.
Каминский взял меня за руку, и мы пошли в Петровский сад. Сентябрьский вечер был сказочно хорош: было тепло, прозрачный воздух сладко и горько пах ранней осенью, старые чугунные фонари на алее освещали рано пожелтевшие каштаны… Мы шли и молчали. Какое-то время. Я даже закурила от неловкости. Дурацкая затея – играть с ним. И сама я — дура…
— Какое у тебя любимое время года? — спросил Влад, прервав молчание.
— Наверное, весна. Люблю начало. А весна — самое начало всего, — блеснула я своей самой романтичной, а потому наименее используемой, стороной.
— А я, как ни банально, люблю осень. Осень — лучшее время для творчества. Я не написал ни одной хорошей песни весной, но все мои осенние вещи мне нравятся.
— Как ты их пишешь? Для меня сочинение слов — огромная загадка природы!
— Как пишу? Как дышу. Я люблю слова. И они любят меня. Я чувствую и пою, и всё.
Мы еще немного помолчали. Потом Каминский снова спросил:
— Ты любишь свою работу? Ну, кодить?
— Да, очень. Код — это… Наверное, как разгадывать головоломку — ищешь решение, ищешь, а потом раз – и нашел. И это красиво. А ты чем зарабатываешь на жизнь? Только музыкой?
— Ой, много чем. Это в последнее время мы популярны, стали кое-что получать. А так… В институте курсовые писал, в кабаках лабал, «мы играем на похоронах и танцах»* — Влад улыбнулся.
— А какой ты институт закончил?
— Фармакадемию. Я вообще химик-фармацевт. Даже одно время в аптеке работал. Для практики. Сейчас притогровываю спецфармоборудованием, дистрибуция и все такое. Нормально, на хлеб с маслом и медиаторы хватает. А ты что закончила?
— Политех. Кодер с дипломом, — улыбнулась я.
Мы шли и говорили. Как друзья, как партнеры по театру, как обычные люди, которым хочется узнать друг про друга. Я рассказывала Владу про себя, а он мне – про себя. И нам обоим было интересно. В последнее время пристальное изучение окружающих меня людей стало просто-таки навязчивой идеей. Я влезала в Каминского все глубже, проникаясь его жизнью, его личностью, и все пыталась нащупать его «точку разлома». После Ли и ее страшной сказки, после Таира и его простой сказки, так точно повторяющей мою, я была твердо уверена, что и у Каминского есть своя сказка. Но либо я не там искала, либо он слишком хорошо прятал, либо, и в это было сложнее всего поверить, ее не существовало. Мы шли сперва по центральной аллее, потом углубились в парк, под ногами вместо асфальта оказался щебень, потом просто натоптанная тропа. Фонари исчезли, и только Луна, отвратительно романтичная Луна, беременная полнолунием, освещала нас.
То, что хотел показать мне Каминский, случилось внезапно. Влад свернул с тропы, потянул меня за руку сквозь кусты и мы внезапно оказались там. Я не большой знаток Петрово-польских достопримечательностей, поэтому была не в курсе. И увидев ЭТО обалдела. Правда, в жизни не видела ничего подобного, и не подозревала, что такая красота может быть в Энске. Петровский сад заканчивался обрывом. В этом месте деревья на склоне отсутствовали и… Перед нами лежали спальные районы — Ластовка во всей своей красе. Море огней до горизонта. Четкие линии проспектов и хаос кварталов. Звезды под ногами. И над ними тоже были звезды – рукав Млечного пути развернулся прямо над панорамой города. Градиент – от ярчайших огней на земле к прозрачным огням в небе. Как это было красиво! У меня дух захватило от увиденного…
Каминский подошел сзади и обнял меня. Я почувствовала его теплое дыхание у своего уха. И спокойную уверенность его объятий. Влад Каминский показывал мне себя, и делал это мастерски. Даже паспарту* для себя, любимого, он выбрал безукоризненно – сверкающий город Энск. Это было ТАК… Даже лучше, чем те самые три слова. У меня руки зачесались вынуть свой припрятанный туз. Я уже даже рот открыла, чтобы все испортить. Но решила подождать еще минуту, просто чтобы полюбоваться картинкой. Мы стояли на краю обрыва. Влад обнимал меня. Я молчала. Что-то глубоко внутри меня держало меня за глотку и мешало все испортить.
— Нравится? — тихонько спросил Влад.
— Потрясающе, — честно ответила я.
— Я вырос здесь, неподалеку. Бабушка водила меня гулять в Петровский сад. Потом мы бегали сюда с друзьями. Потом я нашел это место. Здесь я написал свои самые лучшие вещи. Здесь я обычно бываю счастлив.
— Я тебя понимаю. Здесь потрясающе.
Мы еще немного помолчали, глядя на россыпь бриллиантов у наших ног и над нашими головами.
— Влад, сколько тебе лет?
— Будет тридцать. Скоро. В конце января.
— Почему ты не женат?
— Тебя ждал.
— У тебя был кто-нибудь? Ну, по-настоящему?
— Да.
— Ты ее любил?
— Да.
— Почему не женился?
— Не успел.
— Почему вы расстались?
— Она меня оставила. Водитель выжил, я выжил, а она умерла.
— Я не верю в отношения.
— Я это понял. Если можешь, расскажи мне.
— Я расскажу…
И я рассказала. Черт возьми, за последнюю неделю я второй раз рассказала ЭТО. Про Диму-Димочку. Про себя-дурочку. Про все. И вся та история показалась мне ужасно глупой. По-детски наивной и глупой после того, как… После слов Влада. Моя любовь умирала в корчах, в соплях и алкоголе. Его любовь умерла в крови и погнутом металле. Навсегда.
Ластовка до горизонта продолжала сверкать. Древние мудрые звезды продолжали мерцать. Влад Каминский обнимал меня. «Здесь я обычно бываю счастлив» — так он сказал? Я, пожалуй, была счастлива.
Реверс:
Влад Каминский обнимал Веронику Романову и смотрел на звезды. Сегодня четыре года и двести одиннадцать дней. Ровно столько прошло времени с того дня. Боль прошла, осталось только послевкусие. Горечь. Сожаление. Тоска.
Влад никогда не думал, что та его любовь была единственной. Нет, он знал, что его счастье еще где-то живет, еще будет с ним. Он был в этом уверен. У него были женщины, как не быть. Много. Фанатки. Но Влад ждал. Он умел ждать.
И теперь, когда жизнь преподнесла ему Веронику Романову, ведьму и Веру, Влад был совершенно спокоен. Влад Каминский вообще был не склонен к экзальтации. Для него все было просто. Просто жить. Просто ждать. Просто любить. Сложно было смириться, когда она умерла. Но он смирился. Его на редкость здоровая психика переварила это. Выплеснула байтами музыки и слов. Сделала его знаменитым. А теперь он хотел быть счастливым. И никто не сможет ему помешать. Ведь бомба не падает дважды в одну воронку? Смерть не приходит дважды? Да? Влад смотрел на звезды и задавал им этот вопрос…
*Это было как козырная девятка. Девятка, но не валет. — в карточной игре деберц козырные карты имеют следующее старшинство: валет, девять, туз, десять, король, дама, восемь, семь.
*Откатиться до последней релизной ревизии — вернуться к последней сохраненной версии кода. *Деберц — карточная игра, играется вчетвером. *карте — место — картежная поговорка, означающая что брошенная на стол карта не может быть заменена, ход сделан. *Строгач — редакция правил, при которой к проигрышу(байту) могут привести любые обычно не существенные моменты – порядок раздачи карт, порядок объявления слова и т.п. *Обязы — положение в карточной игре деберц, при котором сдающий вынужден играть партию вне зависимости от своего желания. *«мы играем на похоронах и танцах» — строчка из песни группы Машина Времени. *Паспарту? (фр. passe par tout) — кусок картона или бумаги с вырезанным в его середине четырёхугольным, овальным или круглым отверстием, под рамку, в которую вставляют фотографию, рисунок или гравюру. Это позволяет свободнее подбирать размер рамки под размер изображения. Кроме того, на паспарту часто располагают поясняющие подписи, автограф изображённого.