Глава 12
Аверс:
Все происходило как в дурном сне. Воскресным днем я оказался в обезьяннике гагаринского райотдела. Надо мной висел срок до восьми лет. У меня не было почти никаких шансов доказать свою непричастность. И самое страшное – мне не позволяли позвонить. Я уже на дерьмо изошел, пытаясь уговорить капитана Леонтьева разрешить мне один-единственный звоночек, но опер был непреклонен: «Следаку тебя передам в понедельник, пусть он и решает…».
Я сидел в обезьяннике в компании пары бомжеватого вида алкашей и мужичка лет пятидесяти, державшегося на редкость спокойно и уверенно. Алкаши чинили между собой пьяные разборки, из которых я вывел, что взяли их за кражу какой-то ерунды, и вот страдальцы выясняли, кто сильней виноват и кто придумал прибрать к рукам это самое «палево». Мужичек лежал на лавке, закинув руки за голову и смотрел в потолок.
Нервы мои были в таком жалком состоянии, ужас и нелепость происходящего так вымотали меня, что я решил поделиться своей бедой с мужичком. В конце концов, он выглядел человеком бывалым и мог, во всяком случае, мне что-нибудь толковое посоветовать. Поэтому я подошел к нему, присел на корточки и протянул ему пачку сигарет. Удивительно, но курево мне оставили. Собственно, четырнадцать сигарет и пачка одноразовых носовых платков – вот и все, что у меня осталось на сегодняшний день.
Мужик смерил меня пристальным взглядом и потянул сигарету:
— Первый раз, что ли?
— Ну, в принципе, да.
— За что?
— Да подставили меня. Теперь хранение и сбыт наркоты вырисовывается…
— А ты, конечно, не при делах?
— Да я, блин, просто программист, батя. Я вообще не при делах. Я даже не представляю за что меня так-то. И главное менты, суки, позвонить не дают. Есть у меня товарищ, в таких делах шарящий, а позвонить ему не дают…
Мужик глубоко затянулся, покачал головой и вдруг вынул из пиджака телефон:
— На, звони, пацан. У меня сын с тебя возрастом, тоже дурак. Звони.
Я выпучил на мужика глаза и схватил протянутый телефон:
— Спасибо! Спасибо, дядя! Ты, блин, такую мне счас услугу делаешь! Я…
— Хорош тарахтеть. Звони давай.
И я позвонил.
***
Васька — папенькин сынок. И в самом плохом смысле, и в самом хорошем. Васькин отец ворочает большими деньгами, и поднял он свои деньги не на ровном месте. И Ваське досталось многое от отцовской железной хватки. Он приехал через полчаса. Василий Сибирцев, мой лучший друг. Я, лох лохом, сидел в обезьяннике, пока Васька разруливал. Что он там говорил и кому – загадка, но Васька имел-таки связи и бабки. Большие бабки и крутые связи. Потому, что утром понедельника я вышел из дверей гагаринского РОВД совершенно свободным человеком. Васька выволок меня за локоть на крыльцо и остановился, закуривая:
— Ну, ты дал, Таир Эминович! Ну, ты влип, брат. Я тебя, конечно, отмазал, но какой ценой! Батя меня на бинты порежет за то, что я дяде Олегу звонил. И бабки придется вернуть, не дешево стало.
— Вася, брат, любые бабки! Я все продам, ты меня знаешь, за мной не задержится! Я… Спасибо, брат! — Я обнял Ваську, растроганный до глубины души. Я никогда ему не отвечу таким же мощным жестом — не из чего мне, нет у меня таких раскладов за спиной. Но благодарен ему я был до самых кишок. Я все еще не до конца верил, что Ваське удалось меня отмазать. Холодное сентябрьское утро казалось мне самым прекрасным утром в моей бездарной жизни.
— Двадцать тысяч, Таирка. Я совершенно не представляю, где ты их возьмешь, но столько это стоило. И то, спасло, что ни на чем твоих отпечатков нету — ни на траве, ни на бабках.
Сука! Двадцать тысяч! Рыжая шалава обошлась мне пипец, как дорого!
— Вась, я отдам. Я машину продам, кредит возьму, но я отдам, отвечаю!
— Отдашь, конечно. Я в тебе-то не сомневаюсь. Но… Короче, вопрос не в бабках. Садись, поедем, поговорим. Не тут же…
Мы сели в Васькин митцубан и поехали на Московский проспект, в кабак, среди прочего, принадлежащий Васькиному папаше. Я остервенело набросился на жратву, поскольку за целый день кроме чашки пустого чаю ничего не ел. Васька курил и сверлил меня глазами:
— Как все вышло, Таирка?
— Да писец как. Я в субботу, помнишь, рассказывал, что телка на байке мне под колеса упала? Ну, так приехала она с деньгами-то. В «Терем», как положено. И такая, стерва, вкусная… Я сам не понял, как… Короче, привел ее домой и… Во всех позах, короче. А утром менты пришли. Ее, конечно, и след простыл. А менты — вот они, и наркота в шкафу, и бабки в лопатнике… Кроме нее больше некому. А я первый раз ее видел. Ее нарочно кто-то ко мне подослал, только я допереть не могу, за что?!
— Как в сказке, Таира! Кому ты мог ТАК дорогу перейти? Чтоб две тыщи грина и тыщ на пятнадцать товару на тебя не пожалеть? Ты что, изобрел вечный двигатель? Или отбил бабу у наркобарона? Или косо посмотрел на кого? За что тебя? Ты ж, прости меня, лох обычный, ничем не примечательный, никакого с тебя навару. Если б не я, ты бы сел. И толку? Хата у тебя на кого написана?
— На меня. Да ей красная цена полтос, а ты говоришь, там двадцатка только травы была. Не, хата тут не при чем.
— Тогда баба? С кем ты мутил в последнее время?
— Да ни с кем я не мутил! Так… Актриску ту, помнишь? Вот ее давеча. А больше никого, клянусь!
— Не может быть, чтобы на ровном месте. Не сходится. Дай свой телефон. Там же есть номер этой рыжей?
Я протянул ему аппарат. Васька потыкал в экран и вдруг присвистнул:
— А вот и автор сказочки! Читай!
На экране светилось сообщение: «никогда не бери чужое, чурка».
— Из-за бабы! Таир, сука, нахрена тебе это надо, а? тебе мало баб?! Куда ты влез своим горячим хреном, скажи мне, друг?!
Я НЕ ЗНАЮ!
— Вась, я клянусь, я никого нигде… Я последний раз перед актриской со Светкой из «Мохито» зажигал, еле спрыгнул. Но это точняк не Светка, она тупая курица. А подставил меня чел с мозгами.
— Ну, значит дело в актрисе. Что ты про нее знаешь? С кем она спит, кроме тебя?
Бред! Вероника? Никеша?! Бред!
— Васька, ты будешь смеяться… Но я эту Веру знаю давно. Эта самая Вера оказалась моей сотрудницей, кодершей с нашей конторы, Никешкой Романовой. Я сам был в шоке, когда узнал. Как два разных человека, в натуре!
—То есть ты думаешь, что не мог перейти дорогу ее любовнику?
— Да какому любовнику! Нет у нее никого! Уж во всяком случае, не такого, чтоб на меня мешок конопли повесил!
— А я бы на твоем месте пошел и поинтересовался, Таир. Телефон этой рыжей я пробью, но, гадом буду, она не Маргарита, не Чеар, не артдиректор, и номер этот ничейный, и найти ее — полный анриал. Ты ж номер байка нихрена не запомнил? Ну вот, исполнителя мы не найдем. Можем попробовать поискать заказчика. Так что давай, дуй к Верочке и узнай, кто там ее ТАК любит, чтобы тебя на восемь лет укатать?!
— Ну, это бред, Вась! Ну, какая, в задницу, Верочка? Да она никто и звать никак. Ну, кто может так любить девку, чтобы из-за нее двадцать кусков профукать?
— Таира, ты просто сам чурбанидзе, а людишки все разные. Я знаю, один батин партнер ради бабы свою долю в сталелитейном заводе профукал, а ты говоришь двадцать кусков… Так что я бы…
— Ты бы… Я бы… Бабы! Если это из-за бабы, уйду к чертям в монастырь! Я так перебздел, что как штаны не замарал, не знаю! Хорошо, когда я должен вернуть бабки? ***
Около шести я пришел домой. Снял бумажку с печатью с двери, вошел. В квартире пахло бедой. Неужели всё?! Господи, неужели я соскочил?! Васька, мой золотой! Я вытащил из холодильника бутылку водки, влил в себя граммов триста, и камнем упал на кровать. Кто же меня подставил? Успел я подумать об этом минуты три, а потом — чернота.