— Господи, Юля! Ты же врач! Соберись, меня знают в этом кабаке, все косятся. Вытри лицо. Слушай, я подумаю. И обещаю приложить все усилия, чтобы вернуть Нику себе, а Влада тебе. А теперь давай прощаться, мне пора на работу.
Она вытерла лицо и встала.
— Спасибо. Я надеюсь на тебя. Спасибо.
И ушла. Господи, что за бредятина?!
Я пробежался до конторы, поднялся в area и потребовал у Ники перекур:
«T_Agalarov: курить! только ты и я! пожалуйста!»
«N_Romanova: боже, какая экспрессия) ну пойдем)»
Я выскочил в курилку, а Нику задержала какая-то менеджерица. Я закурил, плохо представляя себе, что я сейчас скажу Никеше, но мне необходимо было побыть с ней, скинуть липкую и противную паутину, в которую я вляпался после разговора с этой дурой Юлей!
Хрен мне, а не разговор с Никешей! Вместо Ники в курилку вошла Захарченко! Иероним Босх ухмыльнулся мне серыми глазами этой психопатки. Сегодня, определенно день идиотизма.
— О, Агаларов, — вместо приветствия процедила Захарченко. Нет, не Захарченко. Теперь я ясно видел, что это за баба. Это Ли. Та самая, что не пожалела на меня двадцать тонн. Та самая, что красивым жестом вернула мне их. Та самая, против кого я согласен дружить даже с музыкантом!
— Что? — выдавил я из себя.
— Ничего, — пожала плечами она.
А! Она не знает, что я знаю! Ну, так я ее просвещу!
— Передавай привет Ли, — и я выдал ей самую сладкую из своих улыбок.
— Непременно, — улыбнулась она не менее ослепительно, — сказать, что ты, наконец, решил соскочить?
— Скажи, что я не дерусь с бабами, ты, сумасшедшая сука!
— Зато я дерусь со всяким, кто вздумает мне мешать. Я смотрю, твоя голова зажила? Так может ты соскучился по больнице?
Вроде бы передо мной телка. И я могу ее соплей перешибить. Но у меня по спине пробежался бодрый рой мурашек. Наверное, не стоило говорить ей. Теперь она действительно может устроить мне неприятности. Но я все никак не сведу в кучу страх перед возможностями Ли и стоящую передо мной хрупкую блондиночку Лерочку. До меня только теперь в полной мере допер весь происходящий идиотизм: эта психопатка, этот музыкант, эти разговоры из бредового сна, это всё! Почему? Почему все так сложно? И так нелепо? Чем я прогневил богов? Почему девушка, которую я люблю, связана с таким балаганом?
— Пошла ты к едрене матери, Ли! Я не участвую в этом абсурде. И я тебя не боюсь, не хер сверкать на меня глазами!
— Зря, — отрубила Захарченко, и я не очень понял, к чему относилось ее замечание: толи к моему неучастию, толи к тому, что я не боюсь. Я не придумал, что ответить. На мое счастье в курилку вышла Ника. И сразу показала, кто на самом деле хозяин балагана и положения:
— Лера? Привет. Птичка, пойдем!
И я пошел. Не удержавшись, бросил насмешливый взгляд на Ли и пошел за Никой.
Аверс:
Их было трое — блондинка, брюнетка и рыжая. Если бы их по прежнему было трое, Марго собиралась бы сейчас на пьянку. И купила бы подарок. А так она купила четыре белых розы и собралась на кладбище.
День рождения Крисы.
Ненавидела ли Марго Кристину? Нет. У них были прекрасные, теплые отношения. Марго была в курсе перипетий с Каа, и даже некоторых поступков Ли, известных только Крисе.
Радовалась ли Марго, когда Крисы не стало? Нет. Не стало Крисы, близкого друга. Но Ли не обернулась, не посмотрела вокруг, не увидела. Так что смерть Крисы ничего не изменила.
Марго остановилась у могилы и растянула губы в улыбке. Она первая. Сегодня первая.
— Здравствуй, Криса, — прошептала Марго и смахнула листья с верхушки памятника.
— Здравствуй, Марго, — произнес голос за спиной. Марго обернулась.
— Здравствуй, Ли.
Ли подошла поближе, поставила на могилу огромный вычурный букет. Марго так же молча положила рядом свои розы.
— С днем рождения, Крис, — сказала Ли. Марго промолчала.
Ли вынула из внутреннего кармана фляжку, отхлебнула и протянула Марго.
— С днем рождения, Крис, — сказала Марго и тоже отхлебнула.
Первые капли дождя упали с неба. Ли подняла к низким облакам лицо, и какое-то время постояла так.
— Вытри, — сказала Марго, — а то кажется, что это слезы.
— Смешно, — ответила Ли, вытирая щеку, — плачущая Ли, смешно.
— Поехали на наше место? — предложила Марго.
— Да, конечно. Сейчас.
Ли погладила фотографию Крис на памятнике. И резко дернула головой, от чего волосы взметнулись волной.
— Все, поехали.
Мотоциклы, взревев, укатились прочь. Влад Каминский вышел из машины и пошел к могиле.
— Криса, — прошептал он и поставил на могилу корзину желтых роз, — с днем рождения.
Он присел на корточки, оказавшись лицом к лицу с фотографией на памятнике.
— Я скучаю. Я люблю тебя, Крис. Я люблю память о тебе.
Он достал из внутреннего кармана что-то, зажал в кулаке.
— Прости меня Крис. Я не сделал тебя счастливой. Я даже не смог спасти тебе жизнь. И я больше не храню тебе верность, Крис. Я хочу вернуть тебе кое-что. Это твое, и должно быть у тебя.
Он разжал кулак. На ладони лежало кольцо. Влад просунул кольцо в щель между плитками и сказал:
— Я люблю тебя Крис. Но тебя больше нет. Спи спокойно, любимая. Спи спокойно.
Он развернулся и пошел к воротам кладбища, не оглядываясь.
Глава 23
Аверс:
Она железная. Гладкая, железная, затянутая пленкой под темное дерево. И смотрит на меня тремя блестящими глазками замочных скважин. Мне нужно было прийти в себя, я вынула сигареты и закурила. Это не помогало. Я потушила окурок в чью-то кофейную банку и позвонила в звонок. Ха! Разумеется, никто не открыл. Тогда я собралась с силами и сунула руку под клапан сумки. Пачка салфеток, расческа, зарядное… Ключи. Это его связка — с брелоком в виде гитары и с брелоком-мультитулом. Ледяная латунь. Я вынула этот символ моей слабости и посмотрела на дверь, как на врага. Что ж, я тебя открою. И будь, что будет.
Я вошла, и железная дверь за моей спиной с мягким чмоком закрылась. Ты в ловушке, Вероника. Меня сейчас стошнит от ужаса. Я одна в его квартире. Почему мне так страшно? Так невыносимо? Потому ли, что вся ситуация так отвратительно похожа на ту, давнюю, когда я тоже носила с собой ключи от квартиры? Потому ли, что всякий раз, когда он заставляет меня быть «Верой моей» я чувствую отголосок той боли? Думаю ли я, что Влад Каминский может меня ударить? Унизить? Выбросить, как ненужную тряпку? Сделать со мной все то, что проделал шесть лет назад Дмитрий Кравцов?
Я положила ключи на тумбочку рядом с «моей» связкой. Кольцо и три кусочка латуни. Ошейник и цепь. Верю ли я, что он любит меня? Верю ли, что он — именно тот, кто?…
Я разделась и пошла в комнаты. Спальня. Спальня не так меня пугает. Спальня — это секс. Секс, от которого я лезу на стены. Секс, который легко прекратить и легко забыть. Кровать, на которой я кончала невесть сколько раз, его письменный стол, заваленный аппаратурой и дисками, гитара на подставке, еще одна на стене, микрофоны, наушники, какие-то звуковые примочки. Фотографии на стенах — Влад на сцене, Solid-ы на сцене и в гримерке, и парадно-выходные постановочные, сделанные для рекламы или афиши. Потрепанный фармацевтический справочник на тумбочке у кровати. Ящик приоткрыт — я знаю, что в нем: презервативы, салфетки, жвачка. Ящик секса.
Я села на кровать и закрыла лицо руками. Мне страшно.
«Ты чего приперлась? Вали!» Димочкин голос, звучит в ушах, пробирает до костей. «Что это за херня? Давно в синяках не ходила?» Бархатный голос, вокал. «Давай, сделай уже что-нибудь с фантазией, не тупи! Мне нужно кончить для вдохновения!» И квартира давит на меня, давит, давит…
Я встала и пошла в гостиную, как манекен. Здесь шкаф, огромный зеркальный свидетель моего падения. Моего идиотского «твоя…». Диван, ковер, стеллаж с книгами и безделушками, еще фотографии, музыкальный центр, ворох проводов и усилок. В углу составленные стопкой коробки. В них диски и всякая фанатская атрибутика, именно из этих ящиков он вытащил футболку, в которой я ходила в прошлый раз. Я включаю проигрыватель и ставлю диск. Выкручиваю громкость. Сильный и страстный, голос Каминского перешибает шепот Димочки. «Вера моя крепка…» поет Каминский. А моя? Верю я или не верю?