Я иду на кухню. Кофейная чашка в раковине. Недокуренный и в спешке потушенный окурок в пепельнице. Бумажка с надписью «Не забыть про ПТС! Вторник, 18» прикреплена к дверце холодильника магнитиком в виде Эйфелевой башни. Я сажусь на стул и закуриваю. Мне страшно. Я все вспоминаю. И меня трясет от ненависти и страха. Почти как тогда.
Я выкурила, наверное, половину пачки, пока мне удалось справиться с собой. Тогда я проинспектировала холодильник, нашла рыбу и поставила ее запекать. И начистила картошки. И нарезала помидоров на салат. Это отвлекло меня, но ненадолго. Готовка закончена, а Влад еще не приехал. Музыка громыхает, а я слышу только шепот Димочки.
Я заставила себя встать со стула, потушить очередную сигарету и пойти из кухни прочь. Я пошла в ванную, вымыть пахнущие рыбой и луком руки. В ванной на правом крючке меня встретило полотенце. Мое полотенце. И мне стало совсем тоскливо. Еще минута, и я сбежала бы. Но провидение, или, если угодно, Судьба, играла на стороне Каа. В дверь позвонили.
Я пошла в прихожую быстрее, чем надо. Быстрее, чем хотелось бы. И повернула замок. Влад улыбался, в руках он держал пакет, а на смазливой морде было написано просто непередаваемое удовольствие.
— Вера моя сильна!!! — заорал-запел он, подпевая самому себе, музыке, заполнявшей квартиру.
Я набросилась на него, как тигра. Обняла его, втиснула себя под его куртку, в кольцо его рук, стремясь забраться под кожу, погрузиться в запах полыни и сигарет, оглохнуть от стука его сердца, защититься, спрятаться от себя самой. Он выпустил пакет и прижал меня к себе, утыкаясь лицом мне в макушку. Он здесь. Он меня защитит. Он мой. Он другой. Потому, что если он — такой же, то я делаю самую большую ошибку в своей жизни. И второго раза я могу не пережить…
— Вера, Верочка… маленькая моя, любимая моя девочка… Ну тихо, всё… всё… — уговаривал он меня, хоть я не плакала и не билась, а только прижималась.
Минуты через две меня попустило. Судорожное объятие превратилось в просто объятие, я подняла лицо и прикоснулась губами к его губам.
— Это ты?
— Как видишь, — улыбнулся он, руки скользнули ко мне на бедра, я обхватила его за шею, а он поднял меня, — куда тебя отнести?
— В спальню, — заявила я и снова прижалась к нему. Грохоча подкованными каблуками по ламинату, он понес меня в спальню. Сел на кровать, поцеловал мою шею и плечо. Я сидела на нем верхом и все не могла отпустить. Все прижималась, все вдыхала запах полыни. И все яснее понимала, что сейчас будут слова.
— Вера… Что-то случилось?
— Нет, — соврала я.
— Ты помнишь, что я люблю тебя?
— Помню, — я нашла мочку его уха и прихватила ее губами. Серьга царапнула меня, немного отрезвив.
— Ты точно не хочешь мне объяснить? Я волнуюсь как-то. Ты видела призрак старушки, невинно убиенной черными риэлторами в этой квартире?
— Нет, — я улыбнулась невольно, и он почувствовал мою улыбку.
— Тогда ты сожгла ужин и расстроилась?
— Нет, — я снова улыбнулась ему в ухо.
— Ты думала, что пришли мои фанатки выбивать тебе зубы?
Он смешил меня, но, тем не менее, он хотел знать, что случилось.
— Я видела призраков, ты угадал. Моих собственных. Подержи меня еще, ладно?
— Ладно, — и он прижал меня к себе и даже стал покачиваться легонько, будто баюкая.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться настолько, чтобы отпустить его и встать. Влад посмотрел мне в лицо без улыбки и констатировал:
— Всё. Тогда я раздеваюсь, и ты кормишь меня ужином, да?
— Да. Я нашла твою рыбу.
— О боже! Нет! Зачем ты рылась в моих вещах? Теперь, когда ты знаешь про рыбу, мне придется тебя убить! — страшным голосом прокаркал Каминский, стаскивая куртку и джемпер. Что за манера рассекать по квартире в одних джинсах? Я рассмеялась от облегчения. Ну и немножко от шутки про рыбу тоже.
Мы поужинали, Влад все время улыбался, жадно пожирая ту самую рыбу, но на дне его глаз мне чудилась скрытая тревога.
— Красота, — заключил он, откидываясь на стул и пододвигая к себе чашку чаю, — ты просто гений в вопросах рыбы, Вера.
— Еще слово о рыбе и мне придется тебя убить, — предупредила я его, собирая со стола тарелки.
— Чем займемся? Хочешь в «Роджер»? Или просто покатаемся? Или посмотрим фильм?
— Ага, посмотрим фильм, потом наденем полосатые пижамы, ляжем в кровать, ты будешь читать газету, а я — любовный роман!
Влад засмеялся, взял тарелки из моих рук и поставил в раковину:
— Классная идея, только пижамы можем не надевать, а в кровать я согласен пойти. И даже без фильма. Поедем в «Роджер»?
— И ты там будешь щебетать с фанатками, а музыканты твои смотреть на меня прищурясь и кивать понимающе, а я буду краснеть и давиться пивом? Нет, нет и нет! Лучше спой мне песню. Помнишь, ты хвастался, что написал песню?
— Хорошо, только на акустике.
Мы пошли в спальню, он снял со стены акустическую гитару, взял пару аккордов, подстроил и сказал:
— Песня про тебя, только я не придумал название. У меня вечно затык с названиями. Слушай.
И запел:
«Ты — ветер. Я ловлю тебя сачком,
А ты, смеясь, проходишь сквозь ячейки.
Ты ходишь по паркету босиком
И пальцем на стекле улыбку чертишь…
Ты пахнешь сладко — кофе с молоком,
Звучишь, как птичье пенье на рассвете,
Ты — ветер. Я ловлю тебя сачком.
Напрасный труд ловить тебя: ты — ветер.
Ты — ветер. Просто воздуха поток,
Струящийся сквозь сетки и ловушки.
Я пью из губ твоих — всего один глоток.
Ты — ветер. Я проветриваю душу…
Ты — ветер. Ветер, пахнущий весной.
Ты — ветер, приносящий вдохновенье.
И я прошу тебя — побудь со мной,
Пока не сменит ветер направленье…
Ты — ветер…»
Каминский выдал умопомрачительное переборчатое соло и опустил гитару. Я сидела, пришибленная услышанным, пребывая в прострации, наполненной ветром и льдинками его глаз.
— Что, не нравится? — спросил Влад и улыбнулся, потому что сам прекрасно знал, что спрашивает ерунду.
— Ты… Это… Это непередаваемо, Влад! Это так… я… просто не нахожу слов! Можно, я немного помолчу?
— Какая ты вредная, Вера! Если бы я хотел, чтобы ты помолчала, я бы спел что-нибудь из репертуара «Чайфов». Мне хочется, чтобы ты сказала, что тебе нравится.
— Мне нравится, да. Я в восторге. Я просто… Неужели это мне? Про меня? Для меня?
— Ну, а для кого же еще? Это ты. Я просто записал.
Я переместилась к нему поближе, дождалась, пока он отложит гитару, и взобралась на него верхом. Что-то я сегодня как-то слишком сильно облюбовала его колени, скоро гнездо совью на нем. Бедный, я, может, не туша конечно, но и не пушинка. Тем не менее, я снова прижалась к нему, запустила пальцы в его волосы и заглянула в глаза-льдинки. Он такой красивый, такой… одухотворенный, что ли? И я никак не могла уложить в своей голове тот факт, что этот гениальный мужик любит меня и пишет свои шедевры для меня. Таких, как он, не бывает в реальности. Как я могла сравнивать его с Димой? Только потому, что он певец? Поэтому в нем должен жить тот же уродливый монстр, что живет в Кравцове? Почему я так думала? Потому, что его не было рядом, а квартира душила меня? А теперь вот он, гладит мою спину, улыбается, запрокинув голову и подставляя под мои поцелуи лицо и шею. Я даже сама не заметила, как рот мой открылся:
— Ты самое лучшее, что со мной только случалось, Влад. Ты — мой менестрель. Мой Каа…
Реверс:
Их место. Там, где трасса делает крутой поворот и спускается с холма в город. Пригорок, поросший мелкими сосенками. Бревно, на котором сижывали втроем и выпивали, а потом, пьяные и шальные, носились по трассе. И Энск внизу — тонущий в туманной дымке или полыхающий заревом. Их место.
Марго стащила перчатку и погладила шершавый бок бревна. Ли стояла между сосен и смотрела на город. Дым от ее сигареты путался в ветках. Дождь все не начинался.