— Ты скучаешь по ней, Марго?
— Скучаю. Она была веселая и без башни, не то, что мы с тобой: старые клячи с ножом в сапоге.
— Ты думаешь, это я ее убила?
— Нет, не ты. Не Каа. Ее убила опора рекламного щита. Перестань, Ли. Никто не виноват.
Ли повернулась и пристально посмотрела в ее лицо.
— Почему ты так говоришь? Все, кто когда-нибудь рисковал со мной об этом говорить, либо бросали мне в лицо «Ты ее убила!», либо обвиняли Каа. Почему ты так говоришь?
Марго встала и подошла к Ли вплотную. Взяла ее за плечи и встряхнула:
— Потому, что это правда! Очнись, она погибла, ты ничего не изменишь! Ее не воскресить! Оглянись, черт возьми! Жизнь продолжается!
Ли дернула руками, сбрасывая захват Марго, и отвернулась.
— Я знаю. Я живу. Я даже влюбилась. Не ори на меня, — пробормотала она глухо.
— Буду! Я буду на тебя орать! Никто не будет, все побоятся! А я не боюсь! Мне не все равно! Не ври, что влюбилась, не ври, что живешь! Где картины с Лёхой? В гараже. Где картины с Крисой? В спальне! И на кого похожа эта твоя Вероника? На нее, на Крису! Ты не отпустила ее, и главное, не отпустила себя! Я буду орать!
Ли развернулась резко, глаза неприятно узкие, ухмылка-оскал кривит губы.
— А ты меня не боишься, да? Барыгу Ли? Со всеми моими грехами и бабками? Не боишься, нет?!
— Не боюсь! Мне насрать, чем ты барыжишь! Я знаю тебя! Я люблю тебя! Со всеми твоими грехами и бабками, со всеми твоими тараканами! Десять гребанных лет люблю тебя, и не знаю, как тебе об этом сказать! И меня бесит, что ты никак не устаканишь свою дурь в своей тупой блондинистой башке, никак не отпустишь прошлое, никак не будешь уже счастлива, черт бы тебя побрал! — выкрикнула Марго в ухмыляющееся лицо.
Ли не отреагировала. Вернее, ухмылка сползла с ее лица, сменившись каменным безразличием. Секунды капали с сосновых ветвей.
— Что?
Марго опустила плечи и потащила из пачки сигарету. Ничего. Ничего.
— Что ты сказала?
— Лишнее. Я сказала лишнее. Всё, я уезжаю. С днем рождения Крис тебя, Ли.
— Стой, где стоишь, мать твою! Стой и говори, когда я говорю с тобой! Не надо демонстрировать мне свою крутость, Марго! Что ты сказала?!
— Не надо пугать меня, Ли! Я — не твои торчки из очереди за кайфом. Ты слышала, что я сказала. Я уезжаю.
Ли сжала кулаки и двинулась на Марго. Лицо ее не предвещало ничего хорошего.
— Ты. Меня. Десять лет. Что?
— Не работает, не боюсь.
— Отвечай!
— Пошла ты к дьяволу, психопатка, помешанная на своих мифических яйцах!
— Не я это начала, а ты! Отвечай!
— Или что? Выбьешь мне зубы? Доставай тогда сразу нож.
— Ты скажешь, или мне придется тебя бить? — Ли схватила Марго за куртку, сжала кулак, так, что затрещали швы.
— Пошла к едрене матери!
— Ты скажешь, или мне придется доказать тебе, что яйца существуют?
— Отвали!
— Ты скажешь, или я… — Ли уткнулась лбом в лоб Марго, — или я… тебя…
— Ну? — Марго колотила дрожь, но глаз она не отвела.
— Поцелую… — выдохнула Ли и притянула ее к себе.
Кап. Кап. Дождь не идет, а только дразнит. Сосны качаются на ветру. Машины проносятся по трассе. Над городом разгорается зарево. Ли целует Маргариту.
Кап. Кап. Время вышло. Железо ржавеет. Батарейка в плеере садится. Ли целует ту, кто любит ее. И наплевать на всех, кто не любил и никогда не полюбит.
Кап. Кап. В глазах странная, жгучая боль. Ли закрывает глаза. В темноте под веками улыбается брюнетка. Кивает и уходит, растворяется…
Кап.
Кап.
Кап…
Глава 24
Аверс:
— Господи, что вы там делали вдвоем? Это заставляет меня нервничать, Таир. Ты же знаешь, какая она? Не провоцируй ее, прошу тебя! — Ника прикурила и поежилась от ветра. Мы стояли на крыльце.
— Да ни о чем мы не говорили, просто случайно пересеклись, — соврал я и положил руку на Никино плечо, чтобы согреть.
— Что-то я сомневаюсь! Больно у нее морда была перекошенная, Птичка!
— Успокойся, я разберусь уж как-нибудь с одной психованной бабой, — потряс я перед Никешей своей мужественностью.
— Обещай мне, что не станешь ее дразнить и нарываться? Пожалуйста! Я боюсь, она может сделать что-то плохое. Еще хуже, чем уже сделала. Обещаешь? — она прижалась к моей груди и заглянула в глаза.
Ника волнуется за меня! И к тому же прижимается, черт возьми! Я расцвел.
— Все будет нормально, Никешка.
— Ну, хорошо, поверю. А ты о чем хотел поговорить?
— Да собственно ни о чем таком… У меня сейчас была такая неприятная встреча, что я чувствую себя после нее, как будто в дерьме извалялся. Тебя все это конечно не касается, но мне нужно побыть в обществе нормального человека, переключиться, а ты — самый идеальный нормальный человек, которого я знаю, — я улыбнулся и чмокнул ее в кончик носа.
— Ну, тогда слушай новость. Пока ты шлялся по своим дерьмовым встречам, в столовой…
И она рассказала мне последние сплетни, и мы посмеялись, и я, пользуясь случаем, еще немного потискал ее. Напряжение окружившего меня абсурда почти прошло. Мне стало хорошо.
— Ника, а пойдем вечером по пивасу?
— Не могу, Птиц, сегодня репетиция. Давай завтра?
— Давай! После работы? Куда пойдем?
— Подумаем, пошли арбайтен? — и мы вернулись к нашим клавишам.
***
Раз по пиву с Никой у меня не срослось, я решил заняться чем-то полезным. Поэтому я позвонил Сибирцеву и забился с ним встретиться в спортзале. Давненько мы не резвились с нашими железками, я скоро совсем потеряю форму.
В общем, мы оседлали свои тренажеры, и я завел свою шарманку, пересказывая Ваське события последних дней. Васька пыхтел и молчал, потому что три подхода по двадцать раз к жиму лежа не располагают к беседе.
— Ну, и что ты думаешь об этом?— спросил я, вытирая шею и морду полотенчиком и пристраиваясь на Васькино место к жиму лежа.
— Думаю то же, что и раньше: ты дебил. Даже если эта рыжая выведет из расклада извращенку, то я решительно не понимаю, как ты собрался одолеть музыканта?
— Пххх, — ответил я. Это было не очень информативно, но ничего другого я сказать не мог, поскольку как раз выжимал ногами шестьдесят кило.
— Вот и я говорю: без шансов. Я все равно не догоняю, на кой тебе это надо?
— Пхххх! — возмутился я.
— Ну, если ты так решительно настроен побыть дураком, я даже не стану тебя уговаривать. Чем я могу помочь? Набить ему морду? Думаю, это его не остановит, Птиц.
— Пххх! Пхххх! — согласился я.
— Ты пригласи ее куда-нибудь, обаяй, я не знаю, купи ей подарок. А то ты так погрузился в войны, что забыл, как баб укатывать, вообще. Ну и в койке не подкачай. В общем, ничего нового или гениального я тебе не скажу, друг!
— Пхххх! — выдохнул я в последний раз и слез с тренажера, — Васедло, а ты все равно гений! Ты прав, простые ухаживания никто не отменял! Спасибо, брат, ты мне помог!
— Вот если человек дебил, то ему любая херня за счастье, честное слово, — улыбнулся Васька и мы пошли к бицепс-машинам.
Я выполз из душа и услышал мелодию своего телефона. Звонила Ника.
— Привет! Слу-у-ушай, у меня закончилась репа и отменились кое-какие планы. Так что если ты все еще хочешь выпить со мной пива, то я буду прыгать от радости, — сообщила мне она.
Я и сам чуть не подпрыгнул:
— Да, конечно, я только за. Куда приехать?
— А давай проинспектируем новый кабак, который вместо книжного на углу Шильмана? Там вроде нормально.
— Заметано. Минут через двадцать?
— Полчаса. Давай!
— Давай! — я нажал отбой и от души шлепнул Ваську полотенцем:
— Васедло, жизнь налаживается!
— Всё лажовее и лажовее, — ухмыльнулся Сибирцев.
***
Мы посидели часа полтора, дегустируя местное пиво. Я заливался соловьем, помня Васькино замечание про искусство укатывать баб. Пусть Ника — не просто баба, но, тем не менее, она женщина, а значит, все обычные мои фишки вполне применимы и к ней. Пусть так, раз других идей у меня нет!
Наконец, мы решили, что пора домой, ведь завтрашний рабочий день никто не отменял. Я расплатился, хоть Ника и пыталась что-то бухтеть про дружбу и равноправие полов, и мы вышли на улицу.