Ледяной сырой ветер ударил в лицо, забрался под куртку мерзкими холодными пальцами. Осень в этом году какая-то особенно противная и промозглая! Я снова воспользовался случаем обнять Никешу и повел ее к ее дому.
Мы вошли в подъезд, избавившись от омерзительной осенней погоды, и я перешел к решительным действиям — притянул ее к себе и поцеловал.
— Что это сейчас было, Птичка? — поинтересовалась Ника, когда наши губы разъединились.
— Ну как же, это та самая часть нашей дружбы, которую ты же сама и назвала постельной. Или я что-то не понял? Или я чего-то не помню?
И тут мне стало так тоскливо, так тоскливо, что просто не передать. Ника опустила глаза и проблеяла что-то вроде:
— Ну, да, но…
Но? Но?!! Музыкант или извращенка? Боже, пусть это будут критические дни! Умоляю!
И тут на мои молитвы судьба ответила мне так, как я вообще не ожидал. Подъездная дверь распахнулась, и вошел музыкант.
И надо было видеть, какая это была сцена! Я, держащий в объятиях Нику, и он с перекошенным от изумления лицом, губы в ниточку, лягушачьи глаза прищурены, кулаки сжаты… Красота!
Жалко было только Нику. Она побледнела и как-то дернулась, освобождаясь от моих рук. Спасибо, что не отскочила в ужасе. Черт, как жаль, что он не пришел раньше, когда мы еще целовались! Я ухмыльнулся. Что я еще мог сделать?
— Э… Влад? А ты как здесь?... Ты же занят был…
Бедная Ника! И бедный я, если уж на то пошло! Она оправдывается перед ним. Не передо мной, а перед ним!
— Я освободился, — очень ровным голосом сказал музыкант.
— А я… мы с Таиром пиво пили, — пролепетала Ника, — знакомьтесь: это Таир, мой коллега, а это Влад, мой… друг…
Вот это прикольно! Это, а не брызжущая ядом Ли в курилке! Вот это просто анекдот!
Музыкант сощурил зенки еще сильнее и поглядел на меня. И я на него. Ну, фраер, давай поиграем!
— Привет, — и я протянул ему руку.
— Привет, — и он пожал ее. Жаль, жаль. Мог бы и устроить сцену. Я так на это рассчитывал!
Ника, все еще бледная и растерянная, попыталась нас развести:
— Ну, может, я тогда…
— Угостишь меня чаем? — спросил музыкант, не дав ей возможности соскочить.
— Да, горяченького и я бы попил, там холодина такая, — ой, как же стыдно перед Никой! И как же мне нравится морда музыканта!
Ника кивнула:
— Да, пойдемте пить чай!
И мы пошли. Я, пользуясь случаем, нырнул в раскрывшиеся двери лифта сразу за Никой и почти прижал ее к стене, вроде как давая место музыканту, а на самом деле просто демонстрируя ему всё. Но он не повелся и на этот раз — вошел и встал с каменной будкой. Лифт поехал.
В квартиру мы вошли в обратном порядке: Ника, за ней музыкант, а потом уж я. И он тут же продемонстрировал мне свое «всё»: скинул куртку и пошел вглубь квартиры. Я увидел, как он стащил с себя джемпер, бросил его на кресло, потом майку на ручку двери, потом часы на полочку шкафа… Сука!
Ника ушла мыть руки, а я тоже разделся и пошел в кухню. Включил чайник, достал чашки, разложил пакетики и заорал на всю квартиру:
— Ника! Тебе сахару как всегда?
Ника что-то пискнула из ванной, зато музыкант явился самолично, в одних штанах.
— А тебе сахар класть? — поинтересовался я негромко и приготовился к сцене.
— Две ложки. И лимон, — ухмыльнулся музыкант и распахнул холодильник.
В это время вышла Ника. Посмотрела на нас злобно и вдруг сама затеяла сцену:
— Я смотрю, вы нормально так освоились, да? Этому жарко, этот чаю возжелал. Может, я тогда лучше поеду к Ли? Или мы ее позовем и сыграем в дебчик*? Два на два? Девочки против мальчиков? А потом победители трахнут проигравших? Прикольно получается, чё!
Ух, как она может, если ее как следует достать! Музыкант спал с лица, да и я не светился больше самодовольством.
— Ну, чего вылупились? Пойдем уж тогда сразу в койку, повыясняем, у кого длиннее! Ладно, Каа, но ты-то, Птица! Какого хрена? Впрочем, почему это «ладно Каа»?! Каа свою ревность тоже может смело засунуть в задницу, собрать шмотки и привести себя в божеский вид, стриптизерша хренова! А ты, Агаларов, отвали от чашек, это бабушкин кузнецовский фарфор, и нехрен лапать его руками! Павлины, мать вашу! Мачо-мучачо!
О боже, теперь все решает секунда, и пожалуйста, пожалуйста, пусть я успею раньше!
— Извини, Никеша, я че-то, правда, загоняюсь. Прости! Увидимся на работе.
ЙЕССС! Я успел! Успел раньше него! Пусть он остается, в чем лично я сомневаюсь, пусть! А я поеду и останусь при своих позициях, так-то!
Я выскочил в прихожую, пытаясь перестать самодовольно ухмыляться. И услышал то, чего никак не хотел бы слышать:
— Каа, где твое кольцо? — спросила вдруг Никеша таким потерянным голосом, что меня всего скрутило.
— Там, где ему давно пора было оказаться. Я не уйду, не надейся.
И тишина, разбавленная только шорохами. Он ее там целует, сука! Я сжал кулаки и развернулся к кухне. Стоп! Стоп, истеричка! Назад! Домой! Если я сейчас сунусь со своими кулаками, я точно в жопе.
И я вышел из квартиры, бесшумно прикрыв за собой дверь, спустился вниз, сел на мокрую скамейку и закурил. Мне было плохо. Так плохо, что просто некуда бежать. Мне было отвратительно, как в детстве, когда мама отказывается купить паровозик, сколько не валяйся на полу в магазине. И даже еще хуже, потому что паровозик уже купили другому мальчику, и он, самодовольный хозяин, идет мимо тебя к выходу, прижимая свое сокровище к груди.
Вот так я себя и чувствовал, когда подъездная дверь снова открылась, и оттуда вышел музыкант. Паровозика при нем не наблюдалось, да и выражение лица было далеким от самодовольства.
Музыкант подошел и уселся рядом со мной. Закурил. Я молчал и думал: «Интересно, если я выбью ему зубы и сломаю нос, Ника будет его любить по-прежнему?» Он, наверное, думал о том же.
— Давай подеремся? — вдруг предложил он мне, — Подеремся, слышишь? Хоть что-то сделаем, раз так ничего у нее и не добились.
— Давай, — согласился я. Очень хотелось узнать, почему он тоже ушел. Но я молчал.
— Почему она тянет кота за хвост? Как ты думаешь?
— Потому, что влюблена в Ли, может быть?
— Бред. До сегодняшнего вечера мне казалось, что она влюблена в меня. А тут ты, падла.
— Веришь, я тоже не в восторге был увидеть твое хлебало.
— Я бы тебе с наслаждением вмазал, веришь?
— И я тебе. Давай уже подеремся, а то жопа мерзнет, — я встал со скамейки, отряхивая мокрые джинсы.
— Давай, — вздохнул он, и тоже поднялся.
Мы постояли друг против друга минуту, и снова сели на скамейку.
— Выгнала? — спросил я, уже даже не злорадно, просто к слову.
— Попросила уйти. Сказала, что хочет побыть одна. А ты молодец, быстро сообразил насчет извиниться и свалить. Остался весь белом.
— А согласись, идеи у нее? Насчет деберца с Ли и групповухи? Я аж представил!
— Да у меня бы никогда в жизни не встал на это чудовище! Я уже молчу про тебя!
Мы заржали. Два идиота. Два влюбленных идиота. Самцы, и все такое. Заговорщики!
— Слышишь, — сказал я сквозь смех, — а как мы узнаем, что Марго нейтрализовала Ли?
— А хрен знает, не у нее же спрашивать? Представь себе этот разговор! А-а-а, блин, не могу!!!
И нас снова скрутило в приступе истерического смеха.
— Ты за рулем? Пошли, выпьем. Я еще в жизни не бухал с соперником. Да что там, у меня еще в жизни не было соперника! Я же Таир Агаларов, девичья погибель!
— Веришь, та же херня, — прохрюкал музыкант, утирая морду рукавом.
Мы покинули мокрую лавку и двинулись по пиву…
Реверс:
— И что теперь? — спросила Марго.
— А что бы ты хотела? — ответила Ли вопросом на вопрос.
— Тебя. Всю тебя. А ты?
— И я.
— А Вероника?
— А что Вероника?
— Ты ей скажешь?
— Скажу. Только не представляю, как.
— Мне кажется, она даже не заметит. У нее кроме тебя хватает проблем. Такие славные парни. Таира жалко. И особенно жалко Каа, он заслуживает счастья, он и так настрадался.