— Почему мне сейчас наплевать на это? Зачем мы это обсуждаем? Поехали домой, Марго.
— Нет, поцелуй меня снова.
Ли поцеловала. Снова и снова.
*дебчик – деберц, карточная игра на четверых.
Глава 25.
Аверс:
— Там, где ему давно пора было оказаться. Я не уйду, не надейся, — сказал Влад и вцепился в меня, впился губами в губы, присосался, как пиявка, черт бы его побрал!
О, господи, он меня ревнует! И целует. Не орет, что я прошмандовка, не поворачивает все так, чтобы я ползала за ним и уговаривала. А целует. И это так… черт, это так приятно! Это так необычно. Он целуется, как я даже не знаю кто — я, даже на эмоциях от происходящего цирка, поддалась соблазну и ответила. И услышала, как тихо закрылась дверь за Таиром.
Черт, ну и заварили они кашу с гадом Каа! Что это было? Чего я рыпнулась там, в подъезде? Кой черт дернул меня их знакомить, звать на чай? На кой все это нужно? Чтобы они померялись-таки у кого длиннее? Я растерялась, о да! Я растерялась. Еще как. Хоть я и доказываю себе и Владу, что я никому ничем не обязана и ничего не обещала, но все-таки, наверное, не пошла бы с Птичкой в койку, даже если бы Каа не появился так внезапно. Почему не пошла бы? А черт его знает почему. С Ли, наверное, пошла бы, а с Птичкой — нет. Вот такой я загадочный зверек, чего уж тут.
А Влад все выписывал кренделя у меня во рту, и я таяла, таяла… Какого черта! После того, что он тут устроил с демонстрациями гениталий и всего остального, я не собираюсь его поощрять!
— Уходи, пожалуйста, — сказала я. Не совсем я, скорее ведьма из спектакля, которая снова вернулась в меня. Та самая ведьма, которая предлагала Каминскому перекинуться в деберц его любовью в наш самый первый с ним разговор. Та самая ведьма, которая завелась у меня в башке в последнее время и творила всякие непотребства, вроде «моих – твоих» и рыбы на ужин.
Каминский охренел. Да, не ожидал ты, друг любезный, что и тебя погонят? А вот так, нечего портить мне прекрасный, ни к чему не обязывающий вечер с Птичкой своим пылким чувством. Ага, чувством собственника.
— Ты… уверена? — он думает, я шучу? Я изогнула бровь. Брови мы умеем изгибать отменно – и он, и я.
— На сто процентов. Уходи.
— Но… почему?
— Потому, что я хочу побыть одна.
Он опустил плечи и пошел в комнаты. В мертвой тишине зашуршала одежда, звякнули пряжки на обуви и куртке, а потом глухой и какой-то бесцветный голос Каминского позвал:
— Проводи меня, Вера.
Я вышла в прихожую, сложила руки на груди и посмотрела в его глаза. Льдинки не блестели. Он был такой пришибленный, что мне даже стало его жаль.
— Вера… Я не очень понимаю, в чем виноват, но ты все-таки извини меня, ладно? Я сейчас уйду, ты только скажи мне, это же не навсегда? Ты же не хочешь, чтобы я ушел навсегда, нет?
О боже, нет, конечно! Навсегда? Навсегда?!!
— Нет. Не хочу. Но и эти страсти на пустом месте я наблюдать тоже не хочу. Иди, остынь.
— Вера! Я мужик, я так устроен! Я люблю тебя и не хочу ни с кем делить! Тем более с этим орангутангом! Я ревную, да! Как не знаю кто, как Отелло блондинистое, да! Может, я где-то накосячил, но я люблю тебя, слышишь? И мне не нравится видеть, как тебя тискает этот бугай. И как он ведет себя в твоей квартире, как хозяин положения.
— Как ты, да?
— Я понял. Все, я ухожу. Иди сюда, — и снова сгреб меня и поцеловал. Во всяком случае, программу по поцелуям я сегодня выполнила на сто процентов.
Он ушел, а я все-таки налила чаю и поставила себе «Красотку». Нет ничего, что выбило бы у меня почву из-под ног после вчерашней эпопеи с пустой квартирой и песней, и всем, что я наболтала после песни, и того сказочного секс-марафона, который был у нас после этих слов. Я вспомнила, как ковыляла утром на работу и невольно улыбнулась. А потом еще и репа! И мы, нарепетировавшиеся во вторник до головной боли у соседей, выдали наши дуэты, как на генпрогоне – четко и красиво. Виталик даже нам похлопал, что с его стороны — невероятная щедрость. А потом Владу позвонили и он сорвался по каким-то делам. А я пошла с Птичкой в кабак. Ну, кто бы мог подумать, что, в общем, приятный день закончится таким цирком?
Короче, я насладилась Джулией Робертс и Ричардом Гиром, а потом пошла спать. И гори они все огнем, я исчерпалась! Нервы мои истрепались и требуют отдыха!
***
Пятница! Еще месяц назад она была у меня любимым днем. А сегодня я отнеслась к ней настороженно. Пятница — конец недели. Влад обязательно наложит свои загребущие лапы на мои выходные. И я не особенно в восторге от этого. Хотя, я немного лукавлю — мысль о целых выходных в постели с Каминским, таких же страстных и бесконечных, как были перед туром, таких же переполненных самым сладким кайфом… м-м-м… может, пусть приезжает?
Но у меня в эти выходные запланировано одно глобальное дело: посещение родителей. И я их посещу, даже если ради этого придется слезть с Каа и надеть трусы.
Думая об этом я приехала на контору и пошла на рабместо. Минут через тридцать явился второй идиот из вчерашнего цирка — Таир, мать его, Агаларов! Ух ты, здорово он вчера проводил время! Даже темные очки нацепил, хоть на улице нет не то что солнца, а даже кусочка чистого неба. Стоп, очки! Они подрались?
Я подорвалась с места и, наплевав на косые взгляды Коробочки и Мойдодыра, поволокла Агаларова в курилку.
— Эй, эй, ты чего? — вяло отбивался он, обдавая меня непереносимо мощным ментоловым запахом.
— Ничего! Сними фары, засранец! Ты подрался с Каминским?
Таир стащил очки, и я увидела самые несчастные и бодунные глаза в мире. Кот из «Шрека», который бухал суток трое — примерно так он выглядел.
— Ты бухал?! Блин, ты просто бухал! Ну, слава богу!
— Я не просто бухал, Ника! Я так бухал, что ну меня в задницу, как я бухал! И вместо жалости я еще и засранец? Ты жестокая и злая, Николай!
— Я? Сама нежность, после того, что вы устроили вчера!
— А что мы такого устроили? Ну, померялись немного...
— Вот как? Ну и у кого длиннее?
— Я затрудняюсь ответить, Ник. Ну, прости, я может зря не ушел сразу, я, наверное, не понял чего-то. Просто в понедельник ты говорила одно, а три дня спустя все изменилось, судя по всему. А мне ты ничего не сказала, так? Ну, так откуда мне знать, я же не умею читать мысли?
— Что изменилось? Что я должна была тебе сказать?
— Как что? Что ты хранишь ему верность и что у вас отношения. Ведь так? — огорошил меня Таир.
— Что за бред? — возмутилась я, — Какие отношения? Какая верность?
— Вот только не надо изображать обиженную сторону! В понедельник ты сказала, что между вами ничего нет. А в четверг ты опускаешь глазки и мямлишь «это Таир, мой коллега». Если у вас ничего нет, зачем ты оправдывалась? Если у вас ничего нет, почему мы просто не попили чаю? Если у вас ничего нет, почему ты набросилась на меня чуть не с кулаками, проверяя, не подрался ли я с ним?
— У нас ничего нет, — соврала я.
— Да? — Таир состроил удивленное лицо, — ну да, хорошо. Тогда пойдем в туалет!
— Что?
— Пойдем в туалет и займемся сексом! Я тебя хочу, ты считаешь меня годным в постели, тебя ничего не ограничивает. Пойдем?
Черт тебя подери, Агаларов!
— Пойдем! — выкрикнула я ему в лицо.
Он схватил меня за руку и поволок в туалет. Минуту спустя мы оказались в тесной кабинке. Между нами проскакивали молнии, но это были не молнии желания, а скорее молнии злости. Я уселась на унитаз и расстегнула молнию у него на джинсах.
— Э, нет! Не надо! Нам будет хорошо обоим, ты не отделаешься минетом, даже не думай! Ты хочешь мне что-то доказать? Доказывай!
— Да ради бога! — я распахнула свою кофту, продолжая с ненавистью глядеть ему в глаза.
Таир запустил ладони мне под лифчик, поцеловал меня страстно, даже грубо. Его все равно это заводило: моя злость, ситуация — ему нравилось. А мне? Я попробовала включиться. Запустила ладони ему под худи, погладила по груди, вдоль боков… Ничего. Я не чувствовала ничего, кроме злости. И когда его дрожащие от напряжения пальцы нырнули ко мне между ног, их ждало там небольшое разочарование.