Азии гибель, железом и пламенем ниспроверженной.
Дряхлый тиару сложил, за оружие взялся, как воин,
Пал пред Юпитера он алтарем, как бык престарелый,
Что подставляет хозяйским ножам свою жалкую шею,
Тощую, ставши ненужным для неблагодарного плуга.
Всякому смерть суждена, но по смерти Приама супруга
Дико залаяла, точно собака, его переживши.
Так как мы уже читали пьесу, то не можем не обратить внимания на этот отрывок, в котором повествуется о гибели последнего троянского царя Приама. Он напоминает нам о монологе Энея – вернее, предваряет этот монолог, – который по просьбе Гамлета будет читать актер в конце этого акта. Наверное, не зря Гамлет попросил актера вспомнить именно этот монолог – ведь он только что читал 10-ю сатиру Ювенала! Таким двойным обращением к троянской теме Шекспир указывает нам на ее важность, и теперь мы просто обязаны отнестись к Приаму и его жене Гекубе внимательнее, чем в первое чтение.
Отметим и то, как Ювенал заканчивает свою сатиру:
Нету богов у тебя, коль есть разум; мы сами, Фортуна,
Чтим тебя божеством, помещая в обители неба.
Здесь вам и атеизм, декларация превосходства разума над религией, здесь и Фортуна, с которой мы встретимся в самое ближайшее время…
А пока идем по тексту дальше.
Полония сменяют милые читательскому сердцу Розенкранц и Гильденстерн – друзья детства Гамлета, которых он впоследствии (в пьесе Горацио) пошлет на казнь. Вот самое начало встречи старых товарищей. (Обратите внимание на переводы двусмысленностей):
1269-70 Ham. <...> how doost thou Guyldersterne? A Rosencraus, (Восклицание или неопределенный артикль перед фамилией? – И. Ф.) good lads how doe you both?
(...как твои дела, Гильденстерн? Розенкраус, хороши/благородные ребята, как вы живете оба?)
1272 Ros. As the indifferent children of the earth.
(Как безразличные/неразличимые дети земли/страны)
1273-4 Guyl. Happy, in that we are not euer happy on Fortunes lap, We are not the very button.
(Счастливы, в том, что не сверхсчастливы в объятиях Фортуны/на коленях у Фортуны, Мы не большая шишка)
1275-8 Ham. Nor the soles of her shooe.
(Но и не подошвы ее башмаков) <...>
Then you liue about her wast, or in the middle of her fauours.
(Тогда вы живете возле ее расточительства/бесплодности, или в середине ее милости.)
1279 Guyl. Faith her priuates we.
(В действительности мы ее собственность/секреты/наружные половые органы)
1280 Ham. In the secret parts of Fortune, oh most true, she is a strumpet...
(В тайных частях Фортуны, о это наиболее верно, она шлюха...)
Интересный разговор, полный непристойных намеков. Да и Фортуна, римская богиня, покровительница благопристойных матрон выглядит подозрительно приземленно – как реальная женщина, имеющая достаточно интимное отношение к нашей двоице.
Еще одна двусмысленная фраза Гамлета, обращенная к двум его друзьям:
1425-6 Ham. I am but mad North North west; when the wind is Sou-
(Я безумен при Норд-норд-весте; когда ветер с юга,)
1426 therly, I knowe a Hauke, from a hand saw.
(я отличаю ястреба от кукушки.)
Но I knowe a Hauke, from a hand saw также переводится как Я отличаю мошенника от автора изречения. О каком мошенничестве говорит Гамлет, пока не ясно, однако, мне кажется, Шекспир не для того дает нам намеки, чтобы оставить их без продолжения. Придет время, и мы рассмотрим этих сиамских близнецов под более сильным увеличением, а сейчас пойдем дальше.
После встречи с актерской труппой Гамлет снова ведет туманный разговор с Полонием:
1451-2 Ham. O Ieptha Iudge of Israell, what a treasure had'st thou?
(О Иеффай, судия израильский, какое у тебя было сокровище?)
И следом Гамлет поясняет, что сокровище Иеффая – его единственная дочь. Откроем Книгу Судей и узнаем, что Иеффай обещал Господу за победу над Аммонитянами принести в жертву первого, кто выйдет навстречу ему из ворот дома. Навстречу вышла его единственная дочь. Он отпустил ее на два месяца в горы с подругами «оплакать девство ее» а потом сдержал слово, данное Господу. Мы помним, что в поэтической пьесе со времени смерти старого Гамлета прошло именно два месяца – значит, время на «оплакивание девства» у Офелии уже вышло.
Итак, Гамлет обвиняет Полония в том, что тот принес (или собирается принести) честь своей дочери в жертву – не Богу, конечно, но, как мы заподозрили выше, неизвестному пока лицу королевской крови. Соблазн обвинить в растлении Офелии короля Клавдия велик, но мы должны быть осторожны, и не разбрасываться обвинениями до тех пор, пока наше следствие не подойдет к своему завершению.
А пока мы имеем следующие предварительно-промежуточные итоги. Выясняется, что образ невинной Офелии далеко не так однозначен. Гамлет знает, что она, возможно, беременна, и к этому причастно лицо королевской крови (но не сам Гамлет). Появляется подозрение, что Гамлет в детстве находился под опекой Полония, а это означает, что он рано потерял своих настоящих родителей. Ссылка на 10-ю сатиру Ювенала задает нам канву прозаической пьесы – возникает вопрос о наследстве, которого может лишиться принц, в дополнение, читатель получает неявное сообщение о теме гибели Трои. Эта тема будет раскрыта уже в монологе актера.