Наконец машина остановилась. Я приготовил плечики, чтобы, когда вытащу куртку из барабана, повесить ее по всем правилам сушиться. Только вот... Но давайте я вам расскажу по порядку. Начал я вытаскивать из барабана куртку, и тут неожиданно оказалось, что там лежит еще какая-то вещь. Ну, думаю, мать, растяпа, забыла вынуть. А я, значит, вместе со своей курткой еще раз это простирал. Однако, как говорит в таких случаях наш обэжэшник и одновременно учитель труда Петр Тарасович Горбанюк, «кашу маслом не испортишь». Значит, ничего страшного. То, что мать там случайно забыла, теперь только чище будет.
Начал я куртку развешивать, но оказалось, это уже вообще совсем почти не куртка. Так, лохмотья какие-то. Даже бомжу не подаришь — стыдно будет. Я смотрю и глазам не верю. Всего каких-то полтора часа назад была нормальная, даже, можно сказать, красивая куртка. То есть, конечно, грязная, зато целая. А теперь... Уж лучше бы я не стирал ее.
Тут я с ужасом вспомнил, что ведь в барабане осталось еще что-то материно. Неужели и оно испортилось? Я извлек на свет невразумительного цвета тряпку и с некоторым облегчением убедился: это не мамино, а подкладка от все той же куртки. Каким образом она оказалась совершенно отдельно от остального, неясно, но факт налицо. Иными словами, вместо прежней одной целой, но грязной куртки, оказалось две, может, и чистых, но очень рваных вещи, и я ломал голову, пытаясь сообразить, что теперь делать с этими лохмотьями.
Первым моим желанием было просто все это скорее выкинуть — с глаз долой, из сердца вон. А матери совру, что куртку украли. Только вот где у меня ее могли увести? Если в школе, так мать тут же туда отправится качать права. На улице сняли? Тоже плохо. Предки заявят в милицию. На футболе? Еще хуже. Тогда мигом всплывет, что я их обманул и никакой домашкой не занимался. Я схватился за голову: прямо заколдованный круг. И куртки нету, и сказать нечего. Как же мне теперь быть? А вдруг это еще можно назад приделать?
Подумав так, я сообразил: ведь Зойка Адаскина у нас классно шьет. Все костюмы для наших школьных спектаклей делает. Что ей какая-то летняя куртка? И я позвонил Адаскиной. Там подошла ее мама, тетя Лида. Голос у нее почему-то был очень недовольный.
— Тебе Зою? Ладно. Сейчас позову.
Вообще-то нельзя сказать, что у меня с Адаскиной хорошие отношения. У нас в восьмом «Б» к ней, кроме ее закадычной подруги Агаты Дольниковой, вообще никто хорошо не относится. Адаскина жутко вредная. Мы с Тимкой вообще терпим ее только из-за Клима, потому что он ходит с Агатой. Сами понимаете, если бы не куртка, в жизни не стал бы ей звонить. Но положение-то безвыходное. В общем, я честно ввел Зойку в курс дела. А она недовольно спросила:
— Я-то при чем?
— Ну, ты ведь шить умеешь, — ответил я. — Может, попытаешься?
— Делать мне больше нечего, — фыркнула Адаскина. — С какой это такой большой радости я, Митенька, куртку должна тебе шить?
Вопрос был поставлен ребром, и я не знал, что могу возразить. Ей и впрямь вроде ни к чему заниматься моей курткой. Однако мне-то от этого не легче. И я продолжал:
— Зойка, ну, пожалуйста.
— А что мне за это будет? — поинтересовалась она.
— Ну-у... — Я замялся. Однако пути к отступлению не было, и я брякнул: — Проси все, что хочешь.
— Даже так, — похоже, обрадовалась она. — Тогда, Будченко, мы с тобой вот как договоримся. Пока мне от тебя ничего не надо. Но когда понадобится, ты сделаешь все, что я попрошу. Согласен?
Я долго молчал. Зная Зойку, легко было догадаться, что ничего хорошего она у меня не попросит. Мало ли какая ей гадость в башку взбредет? Например, завтра потребует, чтобы я с крыши собственного дома спрыгнул. Так на фига мне тогда вообще эта куртка сдалась? Я уже на том свете буду, где курток не носят и предки не ругают, если они от военного порошка разваливаются на две части.
— Ты, Будка, согласен или не согласен? — поторопила Адаскина. — Учти: мне слишком долго сейчас болтать некогда.
Ну, я и сказал, что согласен. Другого пути у меня не было.
— Ладно, Адаскина, жми скорее ко мне.
— До завтра потерпишь, — сказала она. — Во-первых, куртка у тебя пока мокрая. Ты до утра посуши ее как следует. А вот завтра утречком я приду и посмотрю, что можно сделать.
— Только давай пораньше! — взмолился я. — А то вдруг предки не вечером, а к обеду приедут.
— За меня не волнуйся. Приду к десяти, — пообещала Зойка. — Только такому, как ты, Будка, все равно от предков за что-нибудь да влетит.
Вот язва, а! Я растерялся: