Она пожала плечами и оставила это без внимания, не желая продолжать разговор.
– Может, это связано с тем, что мы геи, – предположил я Брайану, когда мы делали перерыв на воду.
Брайан посмотрел на меня как на сумасшедшую.
– Он тоже гей, как и мы. Проблема не в этом.
Не зная, что делать, я ждал, пока Марк и Аким, оба натуралы, попробуют проверить мою теорию. Но Сенан и с ними был холоден.
– Он козел, – быстро заметил Марк.
– С кем он трахается, что стал ведущим, как только появился здесь? – поинтересовался Аким, глядя вслед Сенану.
Мы узнали об этом, когда два месяца спустя на тренировке появился Линкольн Палмер, хореограф, которого Делон Митченер годами уговаривал приехать в Чикаго. Линкольн Палмер был известным талантом и собирал толпы зрителей, а Сенан был его любимым танцором и, как мы быстро выяснили, его любовником. Тогда все стало понятно. Конечно, ЧБТ взяли солиста из Сан-Франциско и сделал его новым лицом труппы, чтобы обеспечить шоу Линкольна Палмера. Новые рекламные щиты и печатные объявления появились по всему городу. Куда бы я ни посмотрел, везде видел только Сенана Уивера.
Я волновался, мы все волновались, но не из-за того, что мы потеряем свои места, а из-за того, что мы не получим те места в шоу Линкольна Палмера, которые мы обычно получали. И хотя это не было бы концом света, остальным из нас пришлось бы объяснять фанатам, репортерам, коллегам, причем так, чтобы это не звучало, будто мы оправдываемся - он спит с боссом, - почему мы не прошли кастинг. Однако все это исчезло, когда мы увидели, как он танцует. Вживую. В исполнении. Вблизи.
На тренировках и на видео, которые мы все смотрели и изучали, его техника была безупречна, и мы сосредоточились на том, что он умеет делать, и не более того. Наблюдая за ним в компании зрителей, я думал: Какая разница, насколько он деревянный? Он концентрируется на хореографии. И хотя Нура и другие педагоги говорили ему что-то вроде: «Улыбнись, ты должен быть очарованным» или «Где злость», никто из нас не думал об этом. Конечно, он взял бы их замечания и исправил к выступлению.
Но в ночь первого шоу, перед переполненным залом, меня и всех остальных ждало откровение. Да, у него снова была идеальная форма. Да, он мог прыгать до потолка. И да, как я слышал от девочек и мальчиков из корпуса, он был большим, сильным и высоким и мог поднять всех с ног и держать их высоко в воздухе, словно был готов срубить с помощью любого из них рождественскую елку. Но чего у него не было, и это бросалось в глаза, так это лица.
Люди, не занимающиеся балетом, не поняли бы этого. Тот, кто занимался, сразу бы понял, что я имею в виду.
– Ух ты, – прошептал Брайан, стоя рядом со мной в кулисах театра Аудиториум и наблюдая за тем, как Сенан двигается по сцене во время «Сильфиды». – Думаешь, это ботокс или что-то в этом роде? Поэтому его лицо застыло?
Это было не так, и я знал об этом хорошо, и в тот момент я изо всех сил старался не злорадствовать.
– Может, кто-то должен сказать ему, что все те вещи, которые ему говорили на тренировках, он должен делать сейчас.
Наклонившись поближе, прижавшись губами к уху Брайана, проявляя уважение к тем, кто находился на сцене, я почти промурлыкал.
– Мы все смотрели на его форму, Брай, на его ноги, впечатлялись высотой его прыжков, но забыли посмотреть на его гребаное лицо.
– Что? – спросил он себе под нос, не поворачиваясь ко мне, а глядя на Сенана со смесью растерянности и ужаса, которую никто не мог не заметить. Это было настолько очевидно, что Мейвен, с другой стороны, в кулисах, тоже подняла руки и прошипела:
– Что случилось?
– Его лицо, – пробормотал я в ответ, указывая на Сенана, который двигался по сцене.
Она повернулась, чтобы посмотреть, и мое внимание вернулось к Брайану.
– Нет, – задыхался он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня, и на секунду прикрывал рот, боясь, что издал звук, прежде чем прошептать. – Нет. Этого не может быть.
Я прищурился.
– Ты же не думаешь, что...
– Я думаю.
– Вот дерьмо, – прохрипел он с придыханием, жестикулируя на Сенана обеими руками. – У нас ведущий танцор без лица?
Ну, у него было лицо, просто у него не было Лица. У него не было лица, которое заставляло бы людей смотреть на него. Он был красив, если вы любите аниматронику или пластик, и его форма была чем-то особенным, но когда вы были на сцене, было крайне важно, чтобы все ваши выражения и чувства передавались зрителям. Потому что да, балет - это танец, но это также и актерская игра. Зрители, начиная с первого ряда и до самых стропил, должны были видеть эмоции, а также движения рук и ног, кистей и стоп. Именно для этого мы носили грим, подчеркивающий наши черты. Зрители должны были быть в восторге от танца, исполнения, но при этом их должен был тронуть смех или слезы того же самого артиста. Так что да, безупречная техника была жизненно необходима, но умение передать на сцене чувства - страсть, боль, горе и особенно любовь - это то, что заставляло людей привязываться к персонажам, обожать их и, что еще важнее, отдельных танцоров.
В случае с Сенаном «у него была выразительность», – написал критик из Chicago Tribune после посещения «Блудного сына», – «как у дверного порога». Критик из Sun-Times написал, что «манекены в витринах магазинов демонстрируют большую глубину эмоций, чем Сенан Уивер». «Его Ромео», – заявили обе газеты после этого шоу, – «был скучнее грязи».
Птолемей Райт, репортер журнала Dance Magazine, подытожил это следующим образом: «По гримасам и помятым выражениям, которые Сенан Уивер демонстрирует нам на сцене, можно сделать вывод, что у него запор».
Часть про запор не попала в журнал, но Птолемей прислал мне свою оригинальную копию, потому что мы были друзьями. Он знал, что я не стану показывать ее, но тот факт, что она вообще существует, делал меня дико счастливым. А то, что вошло в статью, было не намного лучше. Слово «запор» можно было бы считать итогом, но то, что появилось в печати, было словами «бездушный» и «безжизненный». Это было нехорошо.
Я подумывал о том, чтобы вырезать рецензии и поместить их на главную доску объявлений, которая должна была быть предназначена для таких случаев, как если вам нужен сосед по комнате или кто-то, с кем можно поехать на машине, но решил, что это лишнее. Вместо этого я сделал скриншоты на свой телефон, а затем упомянул о статьях нескольким ребятам из команды. Они появились в Твиттере в течение часа.
Еще несколько рецензий на «Ромео и Джульетту» описывали Сенана как «робота, который не пропустил ни одного шага и как человека, на которого можно было рассчитывать, что он безупречно исполнит хореографию и движения без малейших эмоций». Он был лишен чувств. Его лицо не выражало ничего, кроме качеств Степфордской жены17, что в итоге, по словам Мари Пауэлл, репортера из Pointe Magazine, «напомнило мне копошащиеся останки людей в Ходячих мертвецах». Далее она сказала, что «если у кого-то есть идея для балета про зомби, то Сенан Уивер - ваш человек».
Я слышал, что Линкольн Палмер позвонил ее редактору, которая самым любезным образом посоветовала ему отправиться прямиком в ад. Я знал это, потому что она рассказала Марку Санчесу, с которым спала всякий раз, когда была в городе, и он пересказал мне эту историю на следующее утро. В конце он рассмеялся.
На следующий вечер за ужином с Илаем я прочитал ему еще несколько рецензий и не мог перестать гоготать в перерывах между поеданием моей веганской запеканки.
– Ты злой, – заверил он меня, поедая свой кошерный говяжий бургиньон. По какой-то причине мы всегда ходили за французской едой в ночь после моих выступлений.
Мне было все равно. Сенан Уивер был засранцем, и через несколько дней, когда я узнал, что репортеры из Pointe Magazine и Dance Magazine переключили внимание своих статей с него на меня, я позвонил и сказал Илаю.
– Так ты никогда не научишься смирению, – поддразнил он меня.
На другом конце провода я сиял. Оказалось, что я буду красоваться на обложке одного из журналов в мае, а другого - в июне. Я уже любезно поблагодарил их и пообещал билеты на деконструкцию «Лебединое озеро».
В «Ромео и Джульетте» я танцевал партию Меркуцио и удостоился бурных оваций публики. Только начало следующего номера заставило моих поклонников притихнуть. Репортер газеты Tribune сказал: «Сельсо Харрингтон в роли Меркуцио украл шоу своим умным, эмоциональным изображением обреченного друга Ромео. Его харизма вдохновляла не только тех из нас, кому посчастливилось увидеть его, но и всех остальных танцоров, кроме одного, который делил с ним сцену».