С появлением Азиатской конной сразу же резко изменилось положение «белых русских» в Халхе. Китайские генералы начали рассматривать их как союзников генерала Унгерна, а значит, как своих прямых врагов. Парняков, глава ургинской большевистской ячейки, подготовил список тех, кого следовало немедленно арестовать как лиц вредных и ненадежных для китайской власти. Первая фамилия в списке Парнякова была, разумеется, моя. Не только чиновник по русским делам господин Ню, но и сам генерал Чэнь И хорошо знали практически всех коренных русскоязычных жителей столицы. Из списка Парнякова никто арестован не был. Несмотря на это, жизнь в столице стала тревожной. Рано утром 1 ноября вместо гула монастырских труб за городом раздались орудийные выстрелы, и несколько трехдюймовых снарядов разорвалось прямо за Маймаченом. Судя по непрекращающейся стрельбе, разгорелся нешуточный бой между китайскими войсками и бойцами Азиатской конной барона Унгерна. Только через пару дней я узнал, что отряды унгерновцев были с огромными потерями отброшены на восток. В Урге ввели военное положение, и власть в городе наконец перешла от Чэнь И в руки китайских генералов, давно мечтавших отстранить от управления мягкотелого дипломата. В военном штабе китайских войск возник Парняков со своими списками неблагонадежных русских. Он был принят генералом Го и тщательно им допрошен. После этого начались аресты. Ночью 6 ноября дом Щапова окружила рота китайских солдат, меня арестовали и привезли в штаб полка, который был размещен на центральной улице. Там меня среди прочих арестованных заперли в дворовом амбаре, где и держали первые пятьдесят дней, пока наконец по непонятным причинам не перевели сюда… Знаете, Кирилл, как я ни мечтал попасть из своего холодного амбара в тюрьму, я все же не ожидал увидеть столь плачевную картину. Не представляю, как можно содержать живых людей в таких вот скотских условиях.
– Вы скоро привыкнете, – ответил я с безразличным смирением.
– Что вы! Даже и пытаться не буду. В таких условиях мы до весны не протянем. Но я все же надеюсь на господина Хионина, он новый консул в Кобдо. Чиновник Ню за пару дней до моего перевода сюда организовал нам встречу. Это замечательный, душевный человек и изумительный дипломат, он скоро отбывает в Калган, а оттуда в Пекин. Там Хионин будет ходатайствовать о нашем освобождении. Скажите, а горячую воду тут выдают?
– Раньше давали… До трех раз в день… Теперь перестали.
– Ничего, мне жена будет приносить. Тут ведь можно получать передачи за доллар тюремщику?
– Бурдукову приносят еду его домашние, Рериху гашиш доставляли… Про тариф не скажу, мне приносить передачи некому.
– Как, и Рерих тут? – удивился Торновский. – Значит, гашишем мы, по крайней мере, будем обеспечены, не отчаивайтесь, Кирилл, не пропадем!
– Рериха недавно увели. Не знаю, радоваться за него или огорчаться.
– Сам Рерих, каким я его знаю, не огорчался, поэтому и мы будем крепиться, Кирилл. – В интонации Торновского не было большого оптимизма, но я крепился как мог.
Торновский не выглядел отчаявшимся, он охотно беседовал с офицерами, среди которых встретил и своего старого знакомого по Второму военному округу Оренбургского казачьего войска полковника Владимира Николаевича Доможирова. Это был лихой кадровый офицер, окончивший Второй Оренбургский кадетский корпус, а также Николаевское кавалерийское училище. За свою недолгую военную карьеру Доможиров умудрился поучаствовать в Русско-японской и германской войнах, получив кучу наград без единого ранения. Был он тощим, долговязым, длиннолицым и седым не по годам. Доможиров оказался интересным рассказчиком, помогал коротать время, весело и непринужденно описывая многочисленные вылазки своих отрядов в разведке, кровавые стычки с хунхузами при Мурукче и Фанконзе, бои против большевиков в Приморье. Судьба Владимира Николаевича изобиловала авантюрными историями, которым не было конца. Окончив военную службу, он прожил меньше года в китайской эмиграции. Поняв, что штатская жизнь не для него, в лютые морозы 1919 года пересек границу, раздобыл оружие и примкнул к проходящим через Троицк войскам Колчака. О том, как оказался в Урге, он не распространялся, да я и не особенно этим интересовался.