— Он обещал жениться на мне! И у него самое прекрасное имя на свете… Оно так не похоже на имена бессмертных…
— И как же его зовут? — спросил Урхо.
— Его зовут…
— Ты не смеешь! Ты не смеешь любить его! — взвились её сёстры. — Ты что? Ты забыла? Тебе нельзя! Никому нельзя показываться смертным!
— Ну и что… — легко сказала первая. — Ну и что!
— Ты сведёшь его с ума! Или он сгорит, обнимая тебя! — закричала третья сестра. — Тебе его не жалко?
— Ведь нам запрещено!
— Ну и что… — первая саламандра растеклась по песку и засверкала искорками. — А я хочу…
— Ты умрёшь вместе с ним! — воскликнули сёстры.
— Ну и что… — огненная змейка перекатилась с боку на бок. — Зачем мне жить для других? Для толстых, злых, сварливых женщин, для их котлов и забот? Нет, не такой жизни я хочу. Ах, Урхо… — она мечтательно потянулась и вперила в него свои огненные глаза. — Если бы ты знал, как ты прекрасен… Тебя не уничтожит любовь саламандры, и ты не уничтожишь любящую тебя змейку. Но твоя Айно! — змейка раздражённо взвилась. — Я бы могла любить тебя, если б не она! Но коли уж ты не можешь быть моим, я стану любить другого, слабого тёплого человека, который греет свои руки над огнём, что я поддерживаю для него. Он живёт один, и каждую ночь я прихожу к нему сонным видением. Он обнимает меня и грезит обо мне…
— Несчастная сестра… — пролепетали саламандры.
Урхо же, закрыв глаза, заплакал.
— Ну что ты! — принялись утешать его сёстры.
Однако первая саламандра лишь загадочно улыбнулась и прибавила.
— Ах… Даже сонному видению приятно, когда его прижимают к себе руки человека, руки мужчины… Ведь я — саламандра! Я создана с женской ревнивой душой! Пусть он всего лишь смертное созданье… Но уж давно наш мир — стал их миром и они правят им… Я не могу дать ему власть и бессмертие, но я могу дать ему любовь… Пусть его губы целуют меня. Мне и это приятнее пустого одиночества в узкой трубе, или в лесном костре!
— Бедное ты созданье! — воскликнул сквозь слёзы Урхо.
— О, не грусти по мне, — рассмеялась саламандра. — Я так счастлива нынче!
Вдруг позади них послышался шум, будто кто-то ломал ветви деревьев, продираясь сквозь них, словно медвежья туша.
— Ах! Это Айно! — заверещали сёстры и взвились над песком.
— Я покажу вам! Я вам покажу! — Айно (а это и впрямь была она) возникла перед ними, держа в руках молодую берёзку, которую она только что выломала из земли.
— Бесстыжие огненные змеи! Вон отсюда!
— Что ты, что ты, Айно, успокойся! — Урхо протянул руки и обнял жену.
Саламандры взвились и через миг их не стало, и только их игривые глазки уже мигали из печных труб, поглядывая на Урхо и Айно.
— Опять ты слушал их дурные речи? А ещё… — она с яростью посмотрела на море, — а ещё — ты смотрел на эту Мирьям!
— Что ты, что ты! Саламандра рассказывала, что любит человека! А Мирьям сегодня и в помине не было!
— Что? Значит, ты всё же высматривал её?
Айно горько заплакала, растирая огромной ладонью слёзы по щекам.
— А там брошена моя пряжа! — крикнула она. — Как знать, не прогневаются ли бессмертные на моё безделье! Что я стану им говорить? Что бегала за своим мужем и отгоняла от него бесстыжих огненных змей?
— Пойдём, Айно, а я пойду с тобою! — заверил её Урхо. — Я буду держать мотки твоей пряжи и стану много дней делать это, и совсем не стану ходить к морю!
— Ах, можно ли тебе верить, мой ветреный Урхо?
Пошатываясь и плача, крутоспинная Айно отбросила берёзку и побрела к дому. Урхо, идя рядом и положив руки жене на плечи, умилялся на то, как слёзы текут из её круглых глаз, а рот её шепчет то ругательства, то щедрится на ласки.
— Урхо, мой Урхо… Как же я люблю тебя… — бормотала неутешная Айно.
И Урхо, счастливый, даже не оглянулся на Мирьям, которая наконец-то вышла из тумана и помахала ему белым своим покрывалом.
Конец