Владимиру Колыхалову одинаково удались образы и промысловика-охотника Савушкина, и секретаря обкома партии Латунина, ибо писатель хорошо знает труд таежного охотника и работу партийную, он знаком с работой нефтяников, геологов, сейсмологов. Сегодняшний быт севера Томского Приобья предстает перед читателем во всем своем многообразии; вместе с тем писатель предупреждает — человек не «покоритель» природы, он с природой един, нам отвечать перед грядущими поколениями за леса, реки, воздух, которым мы дышим.
Первая часть романа — «Кудринская хроника» уже знакома многим читателям. «Урманы Нарыма» — продолжение и обобщение начатой темы. Но, можно сказать, что все написанное Владимиром Ко-лыхаловым — это своего рода художественная хроника родного края. Начиная с романа «Дикие побеги», в котором автор возвращает нас в тяжелые сороковые годы, и кончая «Урманами Нарыма», где время действия — годы восьмидесятые.
Жизнь стремительна. Особенно ощутим ее бег на севере Томского Приобья, где за последние десятилетия произошли великие перемены. Владимир Колыхалов не только свидетель этих перемен, но как писатель — их участник. Идет он не по чьим-то, пусть даже горячим следам, он идет вместе с первопроходцами. Он пишет о сегодняшнем дне. В этом достоинство нового романа.
Вадим Макшеев
Кудринская хроника
Глава первая
Хрисанф Мефодьевич Савушкин был смолоду удалой, удосужливый, все в руках у него горело и спорилось — и когда конюшил, и когда на быках ездил за полста верст, и когда в пастухах ходил, и когда выпекал отменного вкуса буханки в колхозной пекарне. И по дому всякое дело его любило, и чужому делу (соседям помочь, например) он радел как своему собственному.
Но таежные промыслы, охота на крупных зверей и добыча пушнины уж многие годы целиком завладели Хрисанфом Мефодьевичем, не шли пи в какое сравнение с иными страстями, привычками и работами. Тайга так обратала его, связала таким узлом, что он теперь и помыслить не мог себя на другом месте.
Тайны урманов, повадки зверей и птиц начал он постигать еще с детства, а помогал ему в этом Кирилл Тагаев, крещеный тунгус. Савушкина наделила природа веселостью, мягкостью и добротой, однако не был лишен он суровости, крутости и всего того, что называют в нарымской земле «чалдонским норовом». Лба Савушкин отродясь не крестил, в черта и ведьм не верил, а вот суеверным считался, и не без причины на то. Терпеть не мог Савушкин, если его ненароком, а то и для пущего раззадоривания спрашивали, куда собирается он, куда держит путь. И особенно становилось невмоготу Хрисанфу Мефодьевичу от этого «куда», когда он отправлялся на промысел. На него это действовало, точно удар кнутом. Застигнутый «страшным» словом врасплох, охотник смахивал с себя шапку, бил ею оземь и выкрикивал злым, сорванным голосом:
— «Куда! Куда!» Закудычили, язви вас! К черту катитесь — вопрошатели!
После такого тычка в спину Хрисанф Мефодьевич снимал лыжи, если на лыжах стоял, расседлывал своего Солового, если намеревался в седло сесть. Убиралось ружье, вешался на гвоздь патронташ, и задуманное, желанное откладывалось до другого раза.
Так бывало всегда, сколько помнит себя Савушкин, добравший без мала уже до шестого десятка.
А вчера он впервые в жизни поступил вопреки укоренившейся в нем привычке…
К нему чуть свет заехали в зимовье директор Кудринского совхоза Николай Савельевич Румянцев, по натуре большой весельчак и ловкий просмешник. Близ зимовья Хрисанфа Мефодьевича пролегала дорога, проторенная вездеходами буровиков, геологов, сейсмиков. Румянцев направлялся по этой дороге в Тигровку, самое дальнее отделение хозяйства (целых семьдесят верст от центральной усадьбы), добрался до избушки Савушкина, которого знал хорошо и давно, и надумал попить у него чаю со своим шофером Рудольфом Освальдычем Теусом. Ясное дело, Хрисанф Мефодьевич, любивший встречать гостей, всполошился, сбегал на речку Чузик, что протекала рядом, поднял из-подо льда мордушу, вытряхнул из нее с дюжину ершей, двух крупных щук и подъязка, быстро спроворил уху, накипятил чаю и от души угостил заезжих. Разговор за столом шел бойкий, веселый, Румянцев расспрашивал об охоте, посетовал заодно с Хрисанфом Мефодьевичем, что так неожиданно, вдруг, выпало много снегу, что собаке трудно по таким сугробинам гнать зверя, полюбопытствовал, не нужна ли охотнику помощь, а потом, сотворив на своем узком лице хитренькую усмешку и посверкивая глазами, спросил:
— Ты сегодня куда востришь лыжи, Хрисанф Мефодьевич?