— Мужику пахарю работа слаще сахару, — присказкой ответил Сергей Данилович.
На улице была сутемень. Бучельников поманил собаку. Нехотя приюлил от сарая грудастый, лобастый пес, по внешнему виду чистокровная лайка.
— Не знаю, как его до меня величали, а я Шариком окрестил, — сообщил сват свату. — С буровой знакомый привез. Может, пойдет кобелишка за зверем.
— За колбасой! — фыркнул Гринашко. — Наверняка подхалим, лизоблюд, одним словом — бакулка. Вот и кличка ему настоящая, кстати: Бакулка. У столовой буровиков был первым подъедалой. Поди еще курит и водку пьет!
Бакулка сидел, задрав морду, будто высматривал что-то в звездном, еще не просветленном небе.
— Во, во! — Гринашко ткнул рукой воздух над головой. — Вертолет дожидаешься, парень? Бурильщики прилетят — котлетку песику бросят! Бакулка — вахтовая собака.
— Совсем опорочил беднягу, — обидчиво буркнул Сергей Данилович, нутром чувствуя, впрочем, что сват его прав. — Тайга покажет, какой он такой…
— Ну кто, дед Секлей, тебе за здорово живешь в наших урманных местах отдаст добрую лайку? Опытный, умный, а тут как мальчишка судишь… Я здесь четверть века, уйму собак перебрал. Были хорошие, такие, как Серый сейчас, старик уже, правда, А лучшим из лучших — Жулик один. Вот его да Шарко Хрисанфа Мефодьевича только и можно рядом поставить. Обоих нету в живых, а память по ним осталась светлая…
Сергей Данилович вообще не был спорщиком по-пустому, но возразить всегда мог, когда считал это нужным: у него про запас всяких историй; случаев, бывальщины хранилось в голове и на сердце много. Свату он собирался ответить насчет собак, о том, как их хвалят, вздыхают по ним хозяева, чуток позже, а теперь не мешал Гринашко переживать по утрате Жулика, в смерти которого был косвенно виноват его сын — Володя Бучельников.
А Гринашко действительно, как только ему напоминали о Жулике, впадал в истинное переживание, подобно тому же Хрисанфу Мефодьевичу о его славном Шарко.
— Эх, Жулик, Жулик, — вздохнул Иван Александрович. — Такого, как он, у меня больше не было и не будет…
Жулик мог по двое суток лежать «под соболем» — держать зверька на дереве. Уже не получалось лая — одна хрипота, а все не уходил, ждал хозяина. Однажды сын Гринашко, тоже Володя, вырубал из коряжника, из дупла, соболька да впопыхах в сумерках рассек собаке полбока — три ребра развалил! Домой в рюкзаке его притащил. Иван Александрович с работы домой вернулся, видит — жена с заплаканными глазами у печи стоит. Рассказала, что сын кобеля поранил… Подошел Гринашко к собаке, она чуть хвостом шевельнула. Взял ее, поднял, смотрит она на хозяина со слезами на помутневших глазах, то руку полижет, то зубами слегка сожмет: так ей больно и совестно. Позвонили в Кудрино ветеринару Чагину, тот выслушал и спросил, есть ли дома медвежий жир. Оказалось, что есть. Мажьте, говорит Чагин, рану обильно этим жиром и давайте по ложке столовой три раза в день… Недели две минуло — лайка ожила: чисто все заросло, не гноилось. И запросился опять Жулик в лес. Володя Бучельников собрался дорогу мять на бульдозере — ноябрьские праздники были. Люди гуляют, а ему, как дорожнику, некогда. Грузы по трассе везут днем и ночью на нефтяные промыслы, а тут перед этим буранило, болотины перемело. Ехал Володя в дорогу надолго, взял с собою ружье, может, где по пути глухари, косачи попадутся. Жулик увидел — рвется с цепи, скулит. Взял в кабину, отправились… Расчищает заносы Володя, буровит снег. К вечеру сильный мороз поднажал. Жулик бегал по кромке дороги и глухаря поднял. Села огромная черная птица на самой макушке сосны. Володя мотор заглушил, пошел скрадывать, выстрелил. Сразу глухарь не упал, а пролетел еще метров сто. Собака подранка найти помогла, Володя вернулся с добычей, положил тяжелый трофей в кабину, стал заводить, а пускач прихватило. Пока грел, мотор запускал — совсем стемнело. Нож у бульдозера поднятый был, начал его опускать — резко вышло, с лязгом о мерзлую землю. И что-то кольнуло в сердце — будто всхлип или стон услыхал. Выскочил, забежал вперед, а там, под ножом бульдозера, собака лежит, пополам рассеченная. В кочках лежала, в траве…
— Володя тогда вместе со мной по Жулику плакал, — проговорил Иван Александрович. — Как заведем разговор, так слеза подступает, в носу свербит… Вот ведь судьба у собаки! От топора спасли, а бульдозером насмерть решили.
— Человек человеку рознь по судьбе и характеру. Собака собаке тоже, — высказался Сергей Данилович и оглянулся: по пятам за ним понуро шагал Бакулка. — Смотри, даже бегать по сторонам ленится! Твой Серый помаленьку следочки, пеньки обнюхивает, а этот безрадостный, ничто не интересует его, будто и не собачьей породы.