— Помнишь? — спросил Иван Александрович. — Из вашего совхозного металлолома собрал пять лет тому назад, и все бегает. Их два у меня на участке.
— В руках мастера и гвоздь инструмент, — сказал Румянцев. — А я к тебе заглянул самое большее на два денька. Хочу по Чузику дальше проехать до Кудрина, повидать там Хрисанфа Мефодьевича, Деда Крымова — плох уже стал долгожитель.
— Я из Кудрина нынче, считай, не вылазил, — неторопливо рассказывал Гринашко. — Все, что требовали от нас по аэропорту, мы сделали. Жил у Игнатова. Гостеприимные люди…
— С тестем Игнаха по-прежнему не в ладах?
— Разными тропами ходят. Заупрямился что-то Хрисанф Мефодьевич на старости лет.
— Я их помирю, — заявил Николай Савельевич.
— И не пытайся! Я пробовал. — Гринашко изобразил на лице печаль и досаду. — Хрисанф Мефодьевич сейчас тем утешается, что сына женил, Михаила. Прируб ему в это лето собирается строить. Невесткой доволен шибко. Я сам не видел — она повариха на буровой, на слово верю Хрисанфу. Так расхваливал Дашу, что мне облизываться пришлось.
— С каких пор завистливым стал, Иван Александрович? — Румянцев выказал белые зубы в улыбке.
— Не от зависти — от сладости. — Гринашко выразительно поднял указательный палец. — С Игнахой тебя вспоминали. Ждут, что ты к ним вернешься в совхоз.
— Исключено.
— Значит, ты в отпуске?
— От прошлого года осталось одиннадцать дней, решил их весной вот использовать… Тут в области был перед этим, новость слышал одну: Латунина переводят на большую работу в Москву.
— У него и здесь работа была вовсе не маленькая! — вскинулся Гринашко и погрустнел лицом. — А кто наш Сосновый поднимать будет? Огорчительно…
— Многое у нас тут начиналось с нуля, а за двадцать без малого лет вон сколько сотворено! Его опыт и школа сибирская там, у большого руля, помогут ему нести вахты и в бурю, и в штиль. Извини, но как бывший флотский выражаюсь иногда соответственно.
— Мне тоже море по духу. Море люблю и тайгу.
— А город построим…
— Да, — согласился Гринашко, — разбудили край! Что говорить — разбудили. И как тут не вспомнишь опять: какая же глушь была! Недаром Владимир Ильич говорил, что к северу от Томска царят глушь, патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость…
Гринашко и Румянцев, когда вместе сходились, в разговорах бывали не истощимы. Они и назавтра, идя по утру на токовище, обсуждали отъезд Латунина…
Утро еще не зорилось. По болоту идти было ровно: промороженная зимой дорога была как панцирь. Лишь к июню тепло доберется сюда.
— Ток будет там. — Гринашко показал вправо. — А если идти мимо тока и влево, то можно увидеть зарева факелов наших месторождений.
— Смотреть-то красиво, а подумаешь — и печаль берет, — сказал Румянцев. — Когда перестанем миллионы рублей в небо вышвыривать!
— Не успеваем, торопимся. Время такое: подстегивает!
Гринашко остановился: ему показалось, что он уже слышит глухариную песнь на току…
1981–1986 гг.
Стрежевой — Парабель — Томск