Время шло. Солнце давно миновало зенит, потихоньку подкрался вечер. Затем наступила ночь, и стало прохладно. Тибатонг попросил зверей собрать побольше сухого хвороста. Вокруг яично-тряпичной горы развели костер. Потянуло сильным жаром. В темное небо летели искры.
Пинг взмок и громко кряхтел. Казалось, он вот-вот задохнется. Когда яйцо достигло температуры подогретой бутылочки, на него уселся варан, а к утру пост принял Башмак. И так проходили, сменяя друг друга, дни и ночи.
Через какое-то время звери заскучали. Профессор по нескольку раз в день прослушивал яйцо своим стетоскопом. Но только разочарованно покачивал головой.
И вот однажды — а именно в среду, в десять часов тридцать пять минут (профессор записывал все в журнале с точностью до минуты) — из недр яйца донеслось тихое чмоканье. Тибатонг просиял, расправил плечи и прошептал:
— Живое…
Момент был очень торжественный! Вава лежал на яйце, согревая детеныша мягким вараньим брюхом. Он с тревогой скосил глаза вниз.
— А вы точно жжжнаете, шшшто оттуда не вылежжжет шшштрашшшное чудище? — робко спросил он.
Но наверняка никто ничего не знал. И когда яйцо закачалось, профессор всем велел отойти подальше. Стоял жаркий полдень. Теперь-то уж солнышко точно могло завершить начатое дело.
Все попятились на безопасное расстояние. Шуш расправлял крылья, чтобы быстро взлететь. Вава робко шарил глазами по сторонам, подыскивая укромный камешек. Пинг стоял в воде, готовый сразу нырнуть и исчезнуть. Даже профессор, и тот отошел на пару шагов. Тима он крепко держал за рукав. Хрюквы вообще и след простыл, а Селифант… Ну а что Селифант?.. Голосил, как обычно, среди океана.
Яйцо раскачивалось и подрагивало. Кто-то давил на скорлупу изнутри. Оно качалось все сильней и сильней. Напряжение достигло предела.
И наконец скорлупа затрещала!.. Хрррусть…
…Пробив оболочку яйца, наружу высунулась странно скукоженная головенка. Глаза закрыты. Вслед за ней потянулась длинная шея — и тут же, как вялый стебель, свесилась набок. Затем показалось тело. Трещины становились все шире и шире. На покрытой слизью морщинистой коже измятого существа висели скорлупки.
— Гляди-ка! Ручки и ножки, как у меня! — возликовал Вава.
— Ой, какой хорофффенький! — умилялся Пинг. — На спинке крылыфффки — точно как у меня!
— Но кто же это такой? — спросил Тим Кляксик.
— Тсс! Я и сам пока не знаю! — сказал хриплым шепотом Тибатонг. От волнения у него пересохло в горле. — Сдается мне… что это… не может быть…
Существо тем временем вылупилось окончательно. Оно едва стояло на слабых ножках и попыталось было присесть на нечто, напоминавшее крокодилий хвост. Длинная шея гнулась, глаза не разлеплялись. Наконец новорожденный обессиленно уронил шишковатую голову на песок.
Внезапно рядом с ним появилась Хрюква. Никто даже не понял, откуда она возникла. Держа в зубах влажную губку, она принялась протирать ею младенца, счищая слизь и скорлупу.
Наконец малыш сумел открыть глаза. И первое, что он увидел в узкую щель, был розовый свинкин животик. Захлебнувшись писком, хлюпаньем и чмоканьем, младенец уткнулся в него мягкой мордашкой.
— Ах ты, брюква моя! — взвизгнула Хрюква. — Да он меня за мамашу принял! Профессор! Что делать?!
Она шарахнулась от уродливого цыпленка, но тот, шатаясь на хилых ногах, потащился за ней.
— О да! О да! — вскричал профессор, словно пробудившись от сна. — Сомнений нет! Это настоящий Урмель! Какое чудо!
Тибатонг сорвал с носа очки и возбужденно размахивал ими в воздухе.
— Глюк-глюк-плюк-плюк-птяк-птяк-птюк-птюк-гык-дык-мык… — лепетал младенец.
— Урмель… — выдохнул Тибатонг. — И говорить умеет!
Глава шестая
Профессор Хабакук Тибатонг совершает роковую ошибку
Говоря о древнейших животных, мы обычно представляем себе исполинов. Размером с пароход или высотный дом. Во всяком случае, гораздо крупнее слонов. Но ведь были звери и поменьше. Просто мы о них забываем. Вымершие гиганты значительно интереснее.
Кое-какие создания достигали тридцати пяти метров в длину — другие были не больше петуха. Новорожденный Урмель оказался, как бы то ни было, размером с человеческого детеныша или, если угодно, с упитанного гуся. (Впрочем, видом своим он не походил ни на того, ни на другого.) Позже, достигнув солидного возраста, он перерос Тибатонга на целую голову. Но стать устрашающим великаном ему так и не довелось.