Изнутри здание напоминало склад. Толстые стены и прочные двери оказались очень кстати для тех, кто решил использовать дом как тюрьму. Брошенные на пол старые не очень чистые шкуры, как предполагалось, должны были служить мебелью.
- Надеюсь, нам дадут пожрать! - сказал Нил, растянувшись на полу. Светлейший, светлейший! Может, ты проковыряешь своим мечом дырку в стене? Хочу поглядеть, не несут ли нам чего?
Эрд хмуро посмотрел на великана и отвернулся. Раньше его раздражало, когда Нил пользовался простонародным жаргоном. Сейчас ему было наплевать.
- Э, нет! - проговорил Нил, поднимаясь. - Так, светлейший, не пойдет. Я не Этайа, на ситре тебе сыграть не могу, но и угробить тебя не позволю. Даже тебе самому!
Он подсел к неподвижному Эрду, обнял его ручищей за плечи:
- Я ведь твой слуга, не забыл?
Эрд не сделал попытки сбросить руку, но и не проронил ни слова просто сидел, уставясь в пространство, опершись спиной на каменную стену.
- Он умер, светлейший! Умер! - настойчиво сказал Нил. - Он теперь в Нижнем Мире. Если ты хочешь уйти за ним - сделай это, как подобает Асенару! Ты дрался с ним рядом. Только Владыка Судеб решает, чей узел жизни будет развязан. Его, мой, твой? Мы не выбираем, светлейший! Мы только сражаемся - и боги решают за нас все: за что мы будем биться, кого погубим, кто погубит нас. Все, кроме одного: будем ли мы сражаться достойно. Вот это решаем мы сами. Ты сражался достойно, светлейший! Не срами себя унынием, ну же!
Эрд обратил на сына вагара потускневшие глаза.
- Я мог его спасти, - сказал он безразличным тоном.
Слова эти прозвучали помимо воли Эрда. Просто они всегда были с ним.
- Ты так думаешь? - с участием откликнулся Нил. - Но, скажи, почему?
И Эрд начал говорить. Внутри у него что-то лопнуло, что-то, запрещавшее говорить о слабости, об унижении его, Эрда Асенара. Словно лопнула пряжка пояса "Честь и превосходство", и светлейший, освободившись, наконец вздохнул свободно. Он говорил не о себе, об Ортране. Нет, и о себе тоже, но об Ортране. Как он чувствовал его, как разделял каждую мысль. О том, что хольдец напомнил Эрду Дина, отца. О том, как Эрд намеревался, возвратившись, восстановить честь Ортрана. И он сделал бы это, потому что слово Асенара многого стоит в Империи.
А теперь - всё. И виноват он, Эрд, забывший, что не Ортран защищает его спину, а он - спину Ортрана...
- И что дальше? - перебил Нил. - Ты знаешь, что нас ждет? Ты уверен, что мы будем живы завтра? Через час? Вдруг ты пожалеешь, что моросы не прикончили и тебя?
Эрд с удивлением посмотрел на Нила.
- Об этом я не думал, - признался он. - Ты полагаешь, нас убьют?
- Это будет непросто! - пообещал Нил. - Но если мы умрем, то умрем как воины. Или ты стал бояться смерти, Эрд Асенар?
- Нет. Хотя... - Губы светлорожденного дрогнули, как будто он пытался улыбнуться. - Смерть перестала меня волновать! - решительно сказал он. И сам удивился этому открытию. - Понимаешь, Нил, раньше я ждал ее, словно новую возлюбленную, лучшую из всех! Я хотел ее, искал! Ты понимаешь меня?
- Конечно, светлейший! Отлично понимаю!
- А теперь я ее не хочу. Не боюсь - просто не хочу.
- Наше время еще длится, светлейший! - улыбнулся ему Нил. - И наш долг... Тот, кто разрушает наш мир, жив, светлейший Эрд! Мы не сделали своего дела - боги не позволят нам умереть!
- Да. Да. Да! - Голос Эрда постепенно обретал прежнюю твердость. Клянусь тебе Чашей и Звездами, я не забуду о Долге! Благодарю тебя, Нил! - Эрд нашел руку великана и сжал ее.
- Пока мой меч со мной, я - Асенар!
- Вот теперь я вижу! - подтвердил Нил. - Нас трое, мой светлейший! И мы заставим их уважать нас!
- Они нас уважают, - вставил вагар. - Нас оценили в тысячу воинов. Тебе мало?
- Это не воины! - отмахнулся великан. - Это корм для падалыциков!
* * *
Этайа в сопровождении двух всадников подъехала к берегу озера. Урнгурцы спешились и помогли ей сойти с седла. Пришвартованная к деревянным сходням лодка с четырьмя гребцами стояла у берега. Один из воинов осторожно поднял фьёль. Этайа не мешала ему, чувствовала, что он относится к ней с почтением. Урнгурец вошел в воду и перенес фьёль в лодку. Потом вышел на берег, спустился по сходням и прыгнул на корму. Гребцы тотчас налегли на весла, и лодка двинулась. Весла энергично вспенивали воду. Этайа смотрела на изрезанный берег озера и пыталась угадать, куда они плывут. Она чувствовала, что впереди нет опасности для нее. Но есть тревога, а это тоже не слишком хорошо. Гребцы дружно ударили веслами, и лодка резво заскользила по поверхности озера.
Они обогнули скалистый мыс, и взгляду Этайи открылась небольшая бухточка. С трех сторон ее окружали скалы. В самой бухточке, группами по два, по три, поднимались из воды верхушки камней, а посередине на каменных опорах стоял чудесный трехэтажный домик с пирамидальной крышей и желтыми, как речной песок, стенами. Последний, третий, этаж был меньше других и окружен террасой под нависающей крышей. Края крыши, серебристо-серой, с маленьким бронзовым драконом на вершине, загибались вверх, как поля четырехугольной шляпы.
Светлый, воздушно-легкий дом, казалось, парил над гладкой блестящей водой бухточки.
Лодка подошла к крытому причалу. Двое слуг-мужчин в белой, отороченной розовым мехом одежде уже протягивали Этайе руки. Опершись на них, светлорожденная вышла из лодки.
Едва она ступила на первую ступень лестницы, как высокие двустворчатые двери перед ней распахнулись и фьёль впервые увидела Женщину Урнгура.
Этайа продолжала подниматься по короткой лестнице, и женщина, стоявшая в дверях, отступила на несколько шагов. На урнгурийке было длинное платье, плотно облегающее талию и свободными складками ниспадающее до самого пола. Узкий черный пояс, украшенный золотыми фигурками, вольно располагался на широких бедрах. Длинные концы его завершались кистями из желтого меха. Плащ-мантия, ярко-голубой, с желтой меховой подкладкой и подложенными плечами, был стянут впереди черным шнурком. В толстые, с руку, каштановые косы женщины были вплетены золотые нити, на голове сверкал обруч из светлого серебра с искусной гравировкой и множеством крохотных переливающихся самоцветов.
Что же до лица, то оно было обычным, не слишком красивым, но достаточно привлекательным лицом зрелой женщины, избегающей грима. Женщины, привыкшей повелевать, о чем ясно говорили сжатый рот с выступающей нижней губой и жесткий взгляд больших немигающих синих глаз, внутренние уголки которых были выше наружных, чем напомнили Этайе глаза женщин Тайдуана.