«Что происходит?..» – подумал Влад и, сам того не ожидая, задал вопрос вслух.
Идущий рядом Женька Володин, с которым Влад иногда пересекался в дозорах, но приятельства так и не свел, повернулся к нему и растянул губы в улыбке, процедив:
– Глю…ю…юки? Домой направляемся.
Улыбка отчего-то показалась Владу зловещей, как и лицо – перекошенное какое-то и застывшее, а взгляд – мертвый. Володин, вроде бы, в упор смотрел, прямо в глаза, но мимо Влада, и зрачки у него уменьшились до точек.
Сразу вспомнилось, почему приятельство меж ними не заладилось, несмотря на небольшую разницу в возрасте: Симонов был младше всего на три года – почти ничего, если не учитывать того, что сам Женька точно так же на три года отстал от Алексея. Вот он и стремился войти в ближний круг казначейского сына. Даже идти возрождать Нагатинскую вызвался добровольно, хотя на Добрынинской ему жилось неплохо, и дурь, к которой Володин пристрастился уже давно, доставать удавалось гораздо проще. Хоть Ганза и не одобряла использования поганок, а на радиальных станциях чего только не продавали, и, само собой, при должном желании и знании поставщиков заполучить запрещенный продукт проблем не составляло – имелись бы пули, а товар отыщется.
Миха про поганки говорил с усмешкой: «Все видят сны, причем бесплатно, так какой смысл глядеть их наяву, еще и за пульки?»
Глеб вслед за многими, выступавшими против использования таких средств, подхватил сказочку про разжижение и отмирание мозгов у заядлых наркоманов и всем ее рассказывал. В червей, появлявшихся у тех под черепной коробкой, он не верил, хотя образ был очень яркий, ходил по всему метро, и Влад лично знал тех, кого такая перспектива остановила от приема поганок. Сам он попросту не задумывался о дури вообще. Извращенцев и без этого хватало. Некоторые даже от собственной боли кайфовали. Типа, молотком по руке саданут – и испытывают самый настоящий оргазм. Симонов такого чудака даже сам видел – на Добрынинской, но не местного, а одного из путешествующих транзитом челноков. Отношение он к себе вызывал брезгливое. Находиться рядом с ним лишний раз не хотелось, и общаться, разумеется, тоже. Нарик Женька вызывал похожие чувства, даже, пожалуй, похуже – отвращение. Ведь извращенец, по сути, виноват не был. В мозгах у него переклинило, раз боль наслаждением воспринимать стал. Может, он даже понимал собственную ущербность, только поделать ничего не мог. Не имелось у человечества больше ни психиатров, ни препаратов, способных помочь с подобной проблемой (если они вообще существовали когда-либо). А вот Володин употреблял поганки сознательно, и слезать с них не собирался, мотаясь на Тульскую и дальше чуть ли не каждый месяц, как по расписанию.
«Может, он и сейчас под кайфом? – подумал Влад. – Нет, вряд ли. В патруль, закинувшись предварительно поганками, не пошел бы даже Женька. Его же за такое к стенке поставить – и то мало будет. Не настолько у него поплыли мозги пока».
Идущий впереди патрульный снова запнулся, и именно в этот миг парень услышал либо писк, либо свист – сразу и не понять – тихий, тонкий и заунывный настолько, что внутри все перевернулось несколько раз, а сердце, истошно колотящееся в горле, рухнуло в пятки.
Тут уж стало не до сомнений в собственной адекватности. Влад резко остановился – словно ногами внезапно врос в пол. Наверное, даже если б захотел, ни на сантиметр вперед не сдвинулся бы. Иди позади кто-нибудь, непременно в него врезался бы, однако то ли на свое счастье, то ли, наоборот, на беду, шли они с Володиным замыкающими.
– Погодите! – крикнул Симонов. – Да стойте же!!! Куда мы идем?..
Женька неблагозвучно заржал, оглашая весь туннель сиплым карканьем – на смех оно походило мало и воспринималось так же жутко, как и улыбка, и мертвенный взгляд. Но как же перетрусил Влад, когда шедший впереди патрульный обернулся и выдал с очень похожей усмешкой:
– Домой. Разве ты не видишь? Марево багровое уже вовсю мерцает впереди.
И зрачки у него оказались точками, а взгляд – такой же мертвый, как у Володина, словно обращенный внутрь себя. А впереди по-прежнему разливалась чернота – чужая, страшная, скрывающая в себе нечто, о чем Симонов не мог и помыслить без содрогания.
«Как быть?.. – билось в голове. – Не могли ведь столько людей одновременно свихнуться, а я один – остаться с трезвой головой и в твердой памяти?»
– Тебе, парень, видать, совсем плохо, раз не помнишь, как мы все дозоры обошли, – продолжал тем временем патрульный. – Ничего, сейчас дойдем – оклемаешься.