— Ты это о чем? — настороженно спросил меня лечащий врач.
А я, не отвечая на его вопрос прямо, но и не оставляя его совершенно без ответа, повторил то же самое еще и еще раз, и продолжал безостановочно говорить уже в палате, куда меня проводила сестра.
От прописанной мне активной терапии, лечения инсулиновыми шоками и нейролептиками мне стало совсем худо. Я не помнил, что было вчера и не понимал, где нахожусь, и чувствовал себя так, словно долго и без всякой цели плавал в каком-то мутном наваристом бульоне. Я никого и ничего не замечал вокруг, ни на чем не мог остановить своего внимания и почти не узнавал лиц.
Кажется, я больше ни разу не видел того доктора, который меня принимал. Осталось в памяти только то, что через некоторое время сестра, дежурившая в день моего приезда, а может и не она, не могу с уверенностью это утверждать, кому-то с ужасом рассказывала о каком-то Дмитрии Константиновиче, с которым случился инсульт.
Спустя не знаю сколько дней в моей дырявой голове немного развиднелось. Наверное, меня перестали изнурять «активной терапией» и пичкать лекарствами, предоставив самому себе. Я обнаружил себя в незнакомом месте — не на своем этаже, не в своем отделении и вообще не в своем корпусе. Как я сюда попал — мне неведомо. Видимо, повторилась история с беспорядочными перемещениями в пространстве, на которые я был так горазд в раннем детстве.
У окна я увидел худенького парнишку примерно моего возраста. Одет он был в полосатую пижаму, словно Häftlinge — заключенный, на груди — значок ГТО, на шее какие-то странные вздутия, словно его накачали через соломинку воздухом. Казалось, он не здесь, а где-то далеко отсюда, на каком-то капитанском мостике в открытом океане. Его внешность сразу заинтересовала меня — он был похож и на Барона, и на Пионера одновременно. «Разве так бывает?» — подумал я тогда. И подошел к нему. Еще не зная, с чего начну разговор, я опять навскидку припомнил старое, из книжки про юродивого:
— Слышу, князь, земля простонала три раза и зовет тебя к себе…
Он посмотрел на меня как на чокнутого и снова устремил свой взгляд в окно.
— Слышу, князь, земля простонала…
— Я все понял, можешь не продолжать. Я не глухой, — ответил парнишка. — И что земля зовет к себе тоже понял.
— Понял-то понял, а уяснил ли? — зачем-то начал цепляться я.
Он посмотрел на меня пристально и спросил:
— Тебе чего?
— Ничего.
— Ты псих?
— Нет, я Алешенька, божий человечек.
Он еще раз в упор, с какой-то особой сумрачностью на меня взглянул и отвернулся. За окном зеленели кусты, деревья и газоны. Было лето.
— Третья декада иулия, — сказал я. — До Ильина дня рукой подать… А репу сей на Аграфену-купальницу — хороша репа будет…
Так зачиналась история о том, как бывает долог и тернист путь к Богу и как важно к Нему в конце концов прийти, чтобы рано или поздно оказаться в начале начал. И как сделать так, чтобы Бог пришел к тебе, чтобы откликнулся на твой призыв и твое упование. Чтобы Он не разбил твои надежды, как Моисей скрижали.
И тогда я решил рассказать этому не по годам серьезному парнишке, как там на самом деле было, когда нас и ничего из того, что есть не было.
— В общем, слушай, — сказал я ему. — Вначале было слово. Потом прошло несколько дней. Понедельник, вторник… А может и среда, не знаю. А на какой-то четвертый или пятый день боженька сотворил человека. Так сказано в одной умной книге, которая зовется Библия. Но боженька так устал, что человек получился не так, как он того хотел. Какой-то непослушный и задиристый. Как только боженька отвернется — тут сразу смертоубийство и блуд. Но боженька добрый — он не стал карать неслуха, а сделал так, чтобы человек умирал, но не до конца. Чтобы он мог начать другую жизнь — без греха. Боженька не оставит нас, нет. Он все видит, все знает и плачет о нас…
Парнишка на меня не смотрел, но было видно — слушал внимательно.
— И что ни попросишь у него — все он исполнит. Надо только искренне, от всего сердца попросить. А не так — бе-бе-бе. И не ерунду какую-нибудь. Не корыто, как в сказке о рыбаке и рыбке. И еще надо какую-то жертву принести. Или урок выполнить — только тяжелый. Послушание какое. Или просто стать святым.
Он молчал. На меня не смотрел. Но не уходил и как будто чего-то ждал.
— Тебя Илья зовут?
Он отшатнулся от меня, словно я привидение, возникшее из ниоткуда, или заговоривший огнетушитель. И спросил: