У ординаторской она была примерно через полторы минуты, еще десять секунд стаптывала балетки, чтобы сделать шаг вперед. Шаг вперед он всегда такой — трудный. Но если сам его не сделаешь, кто-нибудь обязательно толкнет, и тогда будет больно. Лучше уж самой.
— Заходи, — небрежно крикнула Катерина, будто велела лакею отворить дверь перед Ее величеством.
— У меня нет времени, Катя, на разговоры. У меня там пациенты…
— Эля, — зашипела Стрельцова, точно змея, вырвавшаяся из-под маски нюд мейк-апа и стиля кэжул. — Все твои пациенты — только моя прихоть. Я бросила тебе эти объедки со своего стола, но я могу и вернуть свою щедрость обратно.
— Не смей. Ты все знаешь не хуже меня. Это все мое! Было бы мое…
— Как будто тебя нужно учить, что плевать история хотела на "бы" и прочие смешные словечки. Это свое «бы» ты можешь уже похоронить во дворе: выкопай ямку, сложи туда ворох своих мечтаний и засыпь землей. Все.
Элину била мелкая дрожь, точно морось в лицо. Вроде и не дождь, а неприятно колет щеки. Вот и ей казалось, что вроде и не бьют, а синяки останутся.
— Посмотри, — резко повысила голос Катерина, — что твоя мечта сделала с тобой, с твоей жизнью! Прежде чем выбирать мечту, посмотри внимательно прейскурант. Потянешь ли ты ту или иную мечту? Может, проще сразу от нее отказаться, чем дать ей потом отпилить от тебя по кусочку?
— Прекрати…
— Дать тебе зеркало? Напомнить, что именно твоя мечтала сделала с тобой? — безжалостно давила Стрельцова, словно бы орудуя медицинским лезвием в мягких тканях. — Зачитать тебе условия твоего трудового договора? Напомнить твою должность и зарплату?
Дождь превратился в град и в кровь изрезал ее лицо. Слезы кусали глаза и заставляли часто моргать, чтобы не ударить в грязь лицом окончательно. Пусть ноги подкосились, но лучше стоять согнувшись, чем упасть на колени.
— Лучше себе напомни об интернатуре, — рявкнула Элина, чувствуя себя дворняжкой, из последних сил огрызающейся на породистого пса. Но кем бы ты ни был в этой жизни — не позволяй никому наступать себе на хвост. — И о гранте Песчанского, и о конкурсе, и… Да обо всем!
Пухлые малиновые губы Стрельцовой недовольно поджались, но затем снова зацвели алым рассветом высокомерной улыбки.
— Когда это было, дорогая моя бывшая лучшая подруга. — Малина была раздавлена сапогом и растеклась кровью по гладким губам Катерины. — Теперь я хозяйка этого бала, и все слуги здесь подчиняются мне. Ты — одна из них.
— Что случилось? — всхлипнула Элина. Силы были не равны. — Чего ты взъелась на меня?
— Дима сказал, что ты с ним занимаешься, помогаешь восстановить память.
Упоминание о Диме чуть ли не стало для нее сквозным ранением. Как эта женщина узнала об их занятиях? Насколько далеко простираются ее загребущие пальцы с идеальным маникюром?
— Ты общаешься с ним? Я думала, он живет в изоляции, окруженный призраками прошлого.
— Тебе бы книги писать, — едко усмехнулась Стрельцова; ее усмешка прожгла бы даже металл. — Ставлю все на то, что они бы не продались, даже тираж в три экземпляра себя бы не окупил. Один тебе, другой маме, а третий… Отчего я так убеждена, что Миша бы его не купил?
Пространство в ординаторской сжалось до пульсирующей обиды Элины, которая чувствовала себя пленницей захлопнувшейся мышеловки. Лязг старого железа больно бил ее уставшую душу. А Катерина, в свою очередь, наматывала на кулак железную цепь, изъеденную ржавчиной. Кот и мышка сцепились в углу — и мышка знала, что это ее последний день.
— Мой муж тебя не касается.
— О да, меня он не касается. И слава богу! Он мне никогда не нравился, — вкрадчиво произнесла Катерина и приблизилась к девушке, воздух вокруг которой трещал по швам, делая натужный выдох и вдох, чтобы не взорваться.
— Конечно, все же должны тебе нравиться в первую очередь. Подумай о том, нравишься ли ты кому-нибудь вообще. Или все лебезят перед тобой благодаря трону твоего папочки?
Стрельцова так резко крутанулась, что у Элины закружилась голова. Черный френч указательного пальца Катерины коснулся щеки бывшей подруги. Бывают ли друзья бывшими? Наверное, как и наркоманы — нет. Всегда тянет вернуться к этой дури, наступить заново на те же вековые грабли, поранить себя снова.
— Лучше уж быть принцессой по блату, чем никем, зато при своих принципах, — хохотнула она и надавила на кожу Элины совсем чуть-чуть.
Для нее принципы были не более, чем мелкими камешками на дороге. Есть и есть, пока идти не мешают, пусть будут. А если что — всегда можно переступить через них.