— Чего мне скучать? Ты всего лишь привез меня как пыльную вазу сюда. Я тебе к черту не нужна.
— Вот видишь, ты все понимаешь.
Римма задохнулась, в очередной раз поражаясь глубине его отвратительного характера.
— Как скажешь. Я тоже прогуляюсь по местному бару. Надеюсь, австрийские мужики не такие бесчувственные, как ты.
Девушка резко встала с кресла, и огоньки рассыпались в ее глазах калейдоскопом. Рука Дмитрия перехватила ее запястье и притянула к его мощному торсу.
— Риммуля, — обманчиво тихий голос пощекотал ее за ушком, — не дури, ведь пожалеешь потом.
— Уже жалею, — ей казалось, что она крикнула это громко и гордо, но на деле ее голос лишь еле слышно прожужжал над его ухом.
Туманов отпустил ее, немного более небрежно, чем хотел, и продолжил одеваться.
— Какая же ты бедная! Все вы, телки, бедные и несчастные. Мечтаете о любви и принцах, становитесь феминистками и идете на марши. А что на деле? — Улыбка, ставшая оскалом, была направлена на нее. — Где ваши независимость и крутость? Какого хрена вы все ищете кошелек, чтобы на него запрыгнуть и тянуть бабки до конца жизни? Я не против нашего сотрудничества: я тебя трахаю, ты сидишь на моей шее. Обменялись важными частями тела. Что еще ты хочешь?
Ее ответом было не поднимающее взгляда молчание.
— Вранье это, что женщин интересует сердце мужчины, ну или его член. Шея — вот, что вас волнует. Вы сначала проверяете, насколько крепкая у него шея, чтобы удобно разместиться на ней и свесить ноги. За толстую шею вы стерпите и черствое сердце, и маленький член.
Этими словами он поставил точку в сегодняшнем разговоре между ними. Так было всегда: точку ставил он. Стирал ее вечные запятые и знаки вопроса. У Дмитрия Туманова не было неопределенности в жизни.
— Твои друзья знают, какой ты урод? — Лицо Риммы было изрезано морщинами отвращения к нему. — Или ты такой только дома?
— Милая, я же умный человек. Конечно, я такой только дома.
— Знаешь, Димочка, у меня тоже есть некоторые наблюдения из мужской психологии.
— Поделись.
— Мужики становятся тиранами и деспотами дома, только со своими близкими потому, что не хватает смелости быть такими на виду у публики. Домашнее насилие — проявление слабости и лицемерия, но никак не силы. Ты жалкий слабак, Туманов. — Он открыл рот, приготовив разнос века, но она не дала ему выиграть этот бой. — Например, Алекс. Я еще ни разу не слышала от Алиски жалоб, о том, что он ее обижает. Хотя в газетах и журналах постоянно появляются новости о его хамстве, пьяных инцидентах, разборках и прочем. Но он не вымещает свое скотство на ней, раз уж сам впустил ее в свою постель. Ты вечно светлый, гладкий, прилизанный во всех статьях. Ангел Дмитрий Туманов. Хоть прямо сейчас памятник возводи. Знали бы они все, какой ты урод, когда закрываются двери нашего дома. И открывается дверь в тайную комнату твоей жалкой душонки. Слабак!
У нее кончилось дыхание, когда последнее слово спрыгнуло с трамплина в бассейн с акулами. Столько силы у нее никогда не было. Если он плевал в нее, она подставляла правую щеку, но не плевала в ответ. Пришло время научиться стоять за себя.
— Грамотно построенный имидж. Рукоплещу, — не унималась Римма, пока он еще не пришел в себя и не взял в руки топор.
В дверь постучали и заглянули друзья во главе с Алексом. Дмитрий неподвижно стоял в центре комнаты и испускал взглядом радиацию. На него злобно пялилась Римма, уперев руки в бока. Застывшая кинолента ожила, когда Туманов подхватил сумку и двинулся к двери.
— Мы не закончили, — его слова пулями пронзили ее тело.
— Я закончила, — улыбнулась Римма и, подтолкнув его к выходу, закрыла дверь.
Великолепное чувство победы. Несущее горечь осознания его реванша, когда она не сможет быть сильнее.
Но хоть раз. Пусть даже он будет единственным. Довольная, Римма подкинула дров в камин, и уселась в кресло. Огонь принял форму чувственного вальса, и она закрыла глаза.
***
Чем примитивнее человек, тем более высокого он о себе мнения.
Э. М. Ремарк «Возлюби ближнего своего»
Алый шелк нежными вспышками страсти разрезал сырой полумрак московских улиц. Никогда еще эти улицы, просыпанные камешками по земле, не были так чарующе красивы, не завораживали своими прозрачными глазами, а после дождя никогда еще так легко не дышалось.
Запретная страсть. Наперекор всем устоям и вопреки собственной совести. Духота тут же нахлынула обратно в подворотни и щелки, залезла в каждую дыру и выбоину на дороге, сметая свежесть дождя тонкой ручкой.
— Тебе понравился мюзикл? — мужской голос тихим эхом ступил в безмолвный танец.