− Какими будут твои последние слова? – спросил он равнодушно.
Женщина мгновение молчала, всхлипнула и произнесла жестоким озлобленным голосом.
− Да будет проклят Эеншард и все его дети.
Мэдин сделал глубокий вдох, замахнулся и опустил саблю, словно это была игрушка, но лезвие прошло по шее так, словно тело женщины было не крепче масла.
− Как ты и желала, я вырос беспощадным южанином, − прошептал он, наблюдая, как по мраморной дорожке к кусту сирени откатилась голова матери.
Совершенно спокойно он вытер оружие полой своего плаща, вернул ее в ножные и шагнул прочь.
− С телом можете делать, что хотите, мне все равно, − сообщил он слугам и быстро покинул зал.
Но как только за ним закрылась дверь, и он остался один в коридоре, с ресниц предательски сорвалась слеза, заставляя принца грубо выругаться и смахнуть ее рукой, на которой были еще следы крови, той же крови, что текла в его жилах.
Рен-Ли сидела на каменном полу и плакала, когда дверь открылась, и в темницу зашел Мэдин. Он холодно посмотрел на девушку.
− Ваше Высочество, прошу вас, − проговорила она. – Ваша мать сказала, что вы будете рады, и я…
− Рад тому, что вы организовали западню моему брату, моему единственному другу, моей опоре и советнику? – спросил Мэдин холодно.
Девушка только задрожала, всхлипнув.
− Не мой ли брат вытащил тебя из помойки, в которой ты раньше обитала? – спросил он, приближаясь к рыжей особе. – Хочешь сказать, что именно так выглядит твоя благодарность?
− Я просто выбрала Вас. Поверьте мне, я люблю Вас.
Мэдин криво улыбнулся, а Ли продолжала:
− Правда. Я почти уверена, что скоро у меня под сердцем будет биться сердце вашего ребенка, разве это не доказательство моей любви? – умоляюще спрашивала Ли, стоя на коленях.
Мэдин отрицательно покачал головой.
− Ты тоже была в доме моего дяди, а там, как я знаю, было очень много мужчин, кто докажет мне теперь, что это мой ребенок, раз уж ты потакаешь привычкам шлюхи и ползаешь где попало?
Рен-Ли задрожала, закрыла рот руками и заплакала.
− Я не… сир, я клянусь вам, после того, как я стала вашей я… Ваша матушка была со мной, она знает, что я…
− Какая жалость, − вздохнул принц иронично. – Моя мать мертва и никому уже ничего не докажет.
Он развел руками и жестом велел стражникам зайти, позволяя сделать им то, что было оговорено раньше.
Девушку схватили, и сразу же заткнули ей рот кляпом и крепко связали руки за спиной.
Рядом с принцем появился палач, старый, не скрывающий своего лица. Он посмотрел на девушку, затем на принца и произнес:
− Вам не обязательно присутствовать.
− Я хочу посмотреть, − надменно сообщил Мэдин.
Он скрестил руки у груди и наблюдал, как стражники перекинули через балку две веревки, затем привязали их к ногам девушки и резко вздернули ее вверх, заставляя висеть в воздухе с разведенными ногами.
Та пищала, плакала, скулила, но кляп не позволял ей кричать.
− Разорвите ее платье, я хочу видеть ее лицо, − приказал Мэдин.
Стражники подчинились, разрывая ткань руками, да так, чтобы непременно потрогать ее грудь, и без того обнаженные бедра. Мэдин не вмешивался, он смотрел в зеленые глаза, которым он сам поверил пару дней назад.
Она смотрела на него и плакала. Ее глаза такие хитрые и такие взволнованные могли бы обмануть любого, но не Мэдина, который видел уже ее игру в деле, а ведь не так давно он был очень рад тому, что встретил по-настоящему умную женщину.
− Я могу начинать? − спросил палач. – Масло уже давно кипит.
Мэдин кивнул, не отводя от нее глаз.
Он смотрел только на ее лицо, когда старик подошел к ней и грубым движением, не прикасаясь к телу, приставил к ее промежности металлическую трубку, двинул ее в одну сторону, отодвигая складки кожи, прикрывающие влагалище, затем в другую и резко ввел ее внутрь.
Девушка дернулась, стала извиваться как змея, наконец осознав, что будет дальше. Она что-то мычала, явно умоляя принца выслушать ее, плакала, но он смотрел в ее зеленые глаза, только прислонился к стене, но продолжал молчать.
Помощник палача, маленький мальчик в таком же одеянии, принес ему металлическую воронку, которую старик небрежно закинул в торчащий край трубки. Мальчишка убежал на мгновение в коридор к огню, чтобы принести металлический кувшин, шипящий и нервно булькающий. Масло действительно кипело, даже теперь, когда было снято с огня.
Девушка еще раз дернулась, но палача это не смутило. Он перехватил кувшин, защищая свою руку толстой перчаткой, и безжалостно залил масло в воронку.
Мэдин наблюдал, как исказилось прекрасное лицо, побелело, но девушка продолжала смотреть на него с отчаянной мольбой, словно он мог что-то изменить.
Пахло паленой плотью, этот запах Мэдину был хорошо знаком. От него он сразу вспоминал детство, подступал приступ тошноты, но он не двинулся с места, глядя на нее, видя слезы падающие вниз.
Жалости в нем не было, сожаления тоже.
− Можете поиметь ее лживый рот, пока она еще жива, − произнес он страже холодным тоном и вышел, забирая со стола дежурного открытую бутылку рома и осушая ее на ходу.
В темничном коридоре эхом раздался глухой стон женщины, изо рта которой вынули кляп, вот только кричать она уже не могла, а Мэдин не смог бы ни смотреть, ни терпеть эту мерзкую тошноту.
Когда Мэдин пришел к брату, то едва стоял на ногах, его так откровенно шатало, что Антракс подорвался с места, чтобы его поддержать. Правда, стоило Мэдину заговорить, и причина состояния стала очевидна, он был невозможно пьян, чего с ним обычно не случалось.
− Я должен тебе признаться, − сообщил он, цепляясь в плечи брата.
Язык его заплетался, но он с решимостью смотрел в прорези маски Антракса.
− Я столько лет молчал, но сейчас я сойду с ума, если не скажу…
Мэдин набрал полную грудь воздуха и вдруг выдал:
− Твою мать убил Мерид Шад, мой дядя, и вообще это все затеяла моя семья, чтобы посадить на трон меня, понимаешь? Прости меня.
Он приблизился и положил голову на плечо Антракса.
− Умоляю, прости меня, я не хотел рождаться первым, вот, правда.
Антракс рассмеялся.
− Мэдин, я все знаю. О чем ты? Я все видел своими глазами и все помню.
Старший отшатнулся, словно его окатили кипятком.
− Но ты же говорил…
− Мало ли что я тебе говорил. Хотелось бы не помнить, но я помню все, вот только, причем здесь ты? Очнись, нам обоим было по семь лет, и мы оба совершенно ничего не решали. Твоя семья решила, но тебя же никто не спрашивал, так за что мне тебя прощать?
Мэдин схватился за голову.
− Ну тебя к черту, вечно ты все знаешь и понимаешь, аж бесит!
Он оттолкнулся от закрытой двери, оперся на мгновение о плечо брата, чтобы пройти вглубь комнаты.
− А я убил их обоих и знаешь…
Мэдин шлепнулся на диван.