— Спасибо, — говорю я, хотя и хочу рассмеяться над его словами. Я, должно быть, действительно глупа. Потому что на долю секунды, когда он улыбается мне, я верю ему, верю, что выгляжу красиво. Какая я, должно быть, дура, если думаю, что я нечто большее, чем есть на самом деле.
— Я тут подумал, возле кинотеатра есть хорошая пиццерия. Что скажешь? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами и киваю. Раньше я пробовала пиццу. Ее подавали в школе на обед. Однажды я нашла несколько монет за диваном — этого было достаточно, чтобы купить кусок пиццы в столовой. Боже, это было потрясающе вкусно. Мне кажется, что в детстве я тоже ее ела, но не уверена.
— Звучит замечательно, — отвечаю я Тренту, взволнованная походом в пиццерию.
— Тогда будет пицца. А какие фильмы ты любишь? Сейчас показывают несколько новых фильмов. Ты любишь фантастику, комедию или, может быть, драму?
— Я не уверена. Возможно, то, что заставит меня смеяться.
Мы вместе сидим и ждем автобус. Он придвигается ближе ко мне, и я автоматически реагирую, отшатываясь от него. Он улавливает мой резкий рывок, и я вижу периферийным зрением, как он хмурит брови.
— Я не собираюсь причинять тебе боль, Лили.
Я киваю, понимая его слова, хотя моя защитная реакция остается на высоком уровне, на случай, если вдруг он попытается мне навредить.
— Я учусь в частной школе для мальчиков на той стороне города. А ты в какой учишься?
— В общественной школе, — отвечаю я, наблюдая за приближением автобуса.
— А когда ты выпускаешься со школы? Я в этом году, и меня уже приняли в колледж, буду изучать бухгалтерский учет.
— Я тоже в этом году. Но не уверена, смогу ли учиться в колледже. Думаю, что должна буду найти работу. Завтра я собираюсь пойти в супермаркет и узнать, нужен ли им сотрудник.
Трент снова хмурит брови, и на его лице читается вопрос.
— Почему?
— Я должна буду скоро съехать, и мне нужны деньги.
— Ты должна съехать? — спрашивает он, его голос полон вопросов. — Я не понимаю, почему ты должна съехать. Твои родители переживают трудные времена?
— Моя мама умерла, — говорю я без эмоций в голосе. Или даже в теле.
— Разве ты не живешь с отцом?
— Можем мы просто не говорить о моем папе или о чем-нибудь в этом роде? Расскажи мне лучше о своей семье. У тебя есть братья или сестры?
Подъезжает автобус, и мы с Трентом собираемся сесть в него. Его рука на моей пояснице и он ведет меня к автобусу. Он такой джентльмен, что пропускает меня вперед.
— Два, пожалуйста, — говорит он, вручая водителю автобуса деньги за наш проезд. — Никаких братьев или сестер, но мой папа родом из большой семьи и говорит, что никогда не хотел больше, чем одного ребенка, потому что не желал, чтобы я с кем-нибудь дрался, — я смотрю на него и киваю, ожидая, когда он займет нам места.
Всю поездку в автобусе Трент сидит рядом со мной, а я смотрю в окно. Мы затихли, потому что в автобусе столько народу, что все попытки заговорить будут только заглушены веселой болтовней окружающих.
— Нам нужно выходить, — говорит Трент, мягко отрывая меня от созерцания зданий, мимо которых мы проезжаем.
— Хорошо, — поднимаясь, говорю я, и мы продвигаемся вперед, чтобы выйти из автобуса на нашей остановке.
— Лили, не возражаешь, если я возьму тебя за руку? — ласково спрашивает он. Меня никто еще не держал за руку. Не когда я бодрствую. Иногда, в моих снах, мама держит меня за руку, и мы идем через поле высоких ярко-желтых цветов. Папа держит мою другую руку, и они считают до трех и поднимают меня в воздух. Маленький мальчик всегда бежит впереди нас, оглядываясь назад и хихикая.
— Я бы хотела этого, — говорю я Тренту. Когда его пальцы переплетаются с моими, я чувствую себя по-другому. Он такой теплый. Его кожа касается моей, она посылает маленькие разряды в мой позвоночник, и я чувствую, как улыбка подрагивает на моих губах.
Это так дети чувствуют себя, когда родители дотрагиваются до них? Улыбаются ли они, потому что знают, что родители хотят подержать их, обнимать и защищать? Действительно ли это то чувство, которого я была лишена все эти годы?
— Мы пришли, — говорит Трент и открывает дверь небольшой пиццерии. Запахи, доносящиеся изнутри, изумительны. Я не думаю, что когда-нибудь ощущала настолько восхитительно пикантный аромат, как тот, что исходит из печей.
— Привет, столик на двоих, — говорит Трент официанту.
Место небольшое, четырнадцать кабинок и несколько столов в центре. Официант проводит нас к кабинке, и я сажусь, когда Трент проскальзывает на сидение напротив меня.
Я озираюсь вокруг: стены окрашены синими и красными цветами и на них развешаны фотографии Италии, одну из стен украшает огромный рисунок итальянского флага, и еще множество безделушек размещены на полках по всему помещению пиццерии.