Но она не развелась и щенка не выбросила.
— Сам будешь этой страхалюдиной заниматься. Ко мне пусть даже не подходит.
Страхалюдина выросла в Роничку для Петра Семеновича и в «уйди противная» для его жены. Она не могла пережить смерть своего любимого кота и не могла простить мужу, что он не страдает, так как она. Да еще и притащил эту собаку.
Роничка не обращала внимания на скверный характер Манечки и обожала ее точно так же, как и Петра Семеновича. Ходила за ней хвостиком, пыталась пристроиться на колени, когда Манечка смотрела телевизор, и совершенно не обижалась, когда та ее спихивала.
— Да что это такое! — разозлилась Манечка, когда они вернулись домой из магазина и опять не нашли свои тапки в коридоре. — Да сколько можно! Я ей запретила утаскивать их!
Роничка внимательно слушала, что кричала разгневанная Мария Ивановна и радостно виляла хвостом.
— Пошли, погуляем, пока наша хозяйка гневается, — улыбнулся Петр Семенович.
Уже во дворе он смотрел, как Роня гоняет птичек, и спрашивал ее:
— Вот скажи мне, Роня, зачем ты утаскиваешь наши тапки? Я ни за что не поверю, что ты это делаешь на вред. Ты же самая добрая собака на свете!
Утаскивание тапок началось почти с первого месяца жизни Рони в квартире. Сначала это было смешно смотреть, как тапки, оставленные без присмотра, эта крошка пытается утащить к себе на подстилку. А когда хозяева уходили и оставляли Рони одну, она утаскивала тапки Петра Семеныча или к креслу, где он любил читать газету, или затаскивала на диван, где он любил лежать, смотря телевизор. Это особенно злило Марию Ивановну. Она была чистюлей и такое поведение собаки считала варварством и специальной подлостью по отношению к ней и ее чистоте. А тапки Марии Ивановны Роня аккуратно ставила у ее кресла. И потом спала поочередно то на одних, то на других, дожидаясь хозяев.
Пока Роня беззаботно гоняла птичек, а Петр Семенович рассуждал про себя. Почему же его Манечка так не любит Роню. Это очень расстраивало его. Он стоял, задумавшись, у подъезда. В это время во двор тихо въехала машина, водитель подождал, что Петр Семенович уступит дорогу и пропустит его. Но он стоял и не обращал на машину внимания. Водитель нетерпеливо нажал на сигнал. А Петр Семенович дернулся от неожиданности и упал. Роня подбежала и беспомощно прыгала вокруг него, жалобно гавкая и скуля. Водитель, не ожидая такой реакции, испугался и выскочил из машины.
— Господи, что с вами? — он попытался поднять Петра Семеновича. — Из какой вы квартиры?
Роня, увидев, что незнакомый мужчина что-то пытается сделать с ее обожаемым хозяином, взъярилась и вцепилась ему в ногу. Мужчина закричал. А Мария Ивановна выглянула в окно, узнать, что так блажит эта несчастная собака и почему Петр Семенович не запретит ей это. Увидев из окна, что муж лежит на асфальте, а Роня нападает на мужчину, который пытается его поднять, Мария Ивановна, выронила из рук газету и бросилась на улицу.
— Что ты наделал? — она точно так же, как Роня набросилась на мужчину.
— Надо скорую, — он протянул ей телефон, — вызывайте скорее. Простите, я виноват, я посигналил, а он упал.
Мария Ивановна трясущимися руками нажимала номер и боролась с диким желанием избить мужчину. Больно и сильно, до крови. Как он мог? У Петеньки больное сердце! Как он мог!
Все обошлось. Скорая приехала быстро. Петра Семеновича положили в больницу, и уже вечером он слабо улыбался и спрашивал доктора, когда его выпустят. Марию Ивановну не пустили к нему и отправили домой. Она вернулась из больницы, опять не нашла тапок, но ей было все равно.
Прошла в комнату и увидела Роньку лежащую на тапках Петра Семеновича. Оба тапка лежали на диване, у самой подушки. Ронька смотрела на Марию Ивановну несчастными глазами, чуть приподняв голову. В глазах собаки блестели слезы. Или, может, Марии Ивановне показалось?
— Ладно, — вздохнула Манечка, — не плачь Ронька, все обошлось. Говорят, что поправится наш Петр Семенович.
Ронька осторожно помахала хвостиком.
Почти все время, пока Петр Семенович лежал в больнице, Ронька лежала на его тапках на диване. Сначала Мария Ивановна уносила их в коридор и объясняла собаке:
— Он вернется, а тапок нет! Пусть они тут ждут. Поняла?
Ронька внимательно слушала, но как только Манечка отворачивалась, упрямо тащила тапки на диван, тяжело вздыхала и ложилась на них. Ждать. Через несколько дней Мария Ивановна сдалась. Она и сама, не заметив, вечером садилась смотреть телевизор в его кресло, а не в свое. Словно так, он становился ближе. И однажды, когда она решила выпить чаю вечером, принесла кружку и поставила ее на широкий подлокотник своего кресла, сходила на кухню, взяла печенье и села в его кресло; она замерла на секунду и посмотрела на грустную Роньку на диване: