- Анастасия, в мире, кроме меня, есть ещё несколько миллиардов мужчин репродуктивного возраста.
Обращался с тех пор он ко мне 'Анастасия', когда злился или был чем-то недоволен.
Мы вышли в ночь. Город был пуст. Холодная река темна и неподвижна, казалось можно, как Иисус Христос, перейти по ней на ту сторону. Вдали слабо светились, как маячки, отдельные окна общежития. Неугомонные студенты! И чего им не спалось в такую позднюю пору. Было прохладно, я поёжилась. Зураб обнял меня, я благодарно приникла к его большому тёплому телу. Забыв обо всех своих сомнениях, о Симоне (да простит она меня!), лежащей на больничной койке, о слезах, пролитых на Дашиной груди, утонула в его объятиях. Мы стояли на мосту и целовались, открывая первую прелесть чувственного соприкосновения. Губы уже горели, но я не могла и не хотела оторваться от Зураба, не хотела, чтобы эта ночь когда-нибудь заканчивалась...
На следующий день, после занятий, мы с Дашей помчались навестить Симону. Та уже сидела на кровати, бледная и вся какая-то сдувшаяся, словно из неё выпустили воздух. Она схватила мою руку и стала целовать. Я опешила:
- Симона, ты чего?
- Ася, прости меня за всё, я знаю, ты спасла мне жизнь, я теперь твой вечный должник.
- Сима, успокойся, - я села на кровати рядом с ней. - Ничего ты мне не должна, только поправляйся поскорее, хорошо? Что тебе принести?
- Ничего не надо, меня завтра - послезавтра выпишут. - Девочки, я так хотела этого ребёнка. Я проснулась ночью, почувствовала боль, думала пройдёт... Я так хотела... Вы знаете, сколько мне лет?
Я подумала 'сорок', но промолчала. Мы переглянулись с Дашей и пожали плечами.
- Мне тридцать лет. Юность прошла, ни мужа, ни детей. - Она безутешно разревелась.
Мы не знали, что ей сказать в ответ, я гладила её по плечам и всё повторяла:
- Успокойся, Симона, всё будет хорошо, вот увидишь.
Не успели вернуться в общагу, как без стука ворвался Зураб:
- Ася, давай, быстренько одевайся.
- Может сначала, здрасте, а? Что значит одевайся? Я что, голая?
- Ну, надень что-нибудь там с рюшечками, нарядное, мы идём на день рождения.
Только сейчас я обратила внимание, что под курткой у него беленькая рубашка и брючки наглажены, хотя обычно он одет во что попало. Ничего наряднее моего кримпленового вишнёвого платья не было, я в него и нарядилась, затянув потуже поясок.
День рождение праздновал сокурсник Зураба - Дима Левин. Он сам был ужгородский, но отмечать решил на факультете, где был небольшой красный уголок. Народу собралось много, выпускной курс всё-таки, парни привели своих девушек и жён, а девицы своих кавалеров и мужей. Я многих знала в лицо, но почти ни с кем не была знакома и чувствовала себя не в свой тарелке. Когда все выпили неоднократно за здоровье именинника и закусили, разговор зашёл о предстоящем КВН медиков и математиков. Все галдели и спорили, никак не могли придумать с чего начать приветствие. Эдик орал:
- Поставить два скелета, один без рук, на него повесить плакат 'Математики', а второй без головы - 'Медики'.
- А у третьего оставить только пенис и подписать 'Эрик'... - парировал Дима. - Не смешно...
Мне стало скучно, я вышла из-за стола и стала рассматривать экспонаты, висящие на стенах фотографии бывших выпусков, пока не добралась до сложенных в углу под портретом В. И. Ленина музыкальных инструментов. У медиков был свой собственный оркестр. Меня осенило:
- Послушайте, - я крикнула так громко, что все смолкли и повернулись в мою сторону. - Всё очень просто и сделать нужно так...
* - название костей на латыни.
Глава 11
Когда раздвинулся занавес, в полумраке на сцене смутно виднелся операционный стол и окружившие его фигуры в белых халатах. Под стук метронома мужской голос чётко произнёс: скальпель, пинцет, зонд, спирт, СВЕТ!
Вспыхнул яркий свет, ребята сбросили халаты и повернулись к зрителям с музыкальными инструментами в руках. И грянул первый советский твист*, всеми любимая песня:
Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня
Но не назвав мне часа, сказала только: "Жди"
И вот с утра волнуясь, я жду у телефона
И беспокойно сердце стучит в моей груди... **
Зал взорвался бурными аплодисментами.
Математики тоже не подкачали. Судьи были строги, но снисходительны. Победила дружба - ничья. Зураб гордился мною, словно я вторая женщина в мире, полетевшая в космос. Он ёрзал на стуле и украдкой гладил меня по коленкам. Я, стесняясь, что кто-то увидит, отталкивала его руку.
Все выходили из зала в приподнятом настроении, вспоминая запомнившиеся шутки. У входа нас остановил Левин:
- Мы идём ко мне отмечать боевую ничью. Присоединяйтесь!
Я молчала, предоставив Зурабу самому решать, понимая, что собирается мальчишник. Это были его друзья, однокурсники, они проучились вместе шесть лет и скоро расстанутся. Не было у меня никакого право зудить и тащить его за собой, хотя больше всего на свете хотелось побыть с ним наедине.
Видя его сомнения, помогла ему:
- Иди, увидимся завтра, я пойду с девчонками. - Я видела благодарность в его глазах.
Симона накануне выписалась из больницы. Комендантша, честно говоря, тётка очень противная, на сей раз, не сказав ни слова, выдала мне новый матрас и комплект белья. Пользуясь её хорошим настроением, выклянчила у неё вазу для цветов. Так что Симону ждала чистая постель, цветы в вазе на тумбочке и куча вкусных вещей, которые ей натаскал весь курс.
- Итак, Симона, с сегодняшнего дня ты освобождаешься от дежурства по палубе (каждую неделю кто-то из нас должен был наводить порядок в комнате), твои халаты мы будем с Дашей стирать, а ты отдыхай и набирайся сил.
Вечером после КВН она не спала и ждала нас, чтобы послушать, как всё прошло.
Нам тоже не спалось от возбуждения и переполнявших нас эмоций. Мы ей всё подробно рассказали и даже разыграли в лицах. Она улыбалась, слушая нас, я давно не видела на её лице такой хорошей улыбки. Симона очень изменилась за эту неделю, похудела, отцепила дурацкий шиньон, лишь изредка воспоминание о случившемся гасило свет в её глазах и слёзы непроизвольно стекали по щекам.