Достигнув апогея в своём уродливом отчаянии, я наконец понял, что более не могу жить взаперти. Мне не нужна семья, что стыдливо отводит глаза, и не нужна еда, дарующая бесцельное существование. И пусть меня заколят в страхе люди, приняв за чудище, я буду счастлив прожить, хоть и пару дней, свободным от оков своего я.
Бывало, к нам захаживали в гости люди, все они вели себя сдержанно и весьма любезно, но напряжение, с которым каждый из них бросал взгляд в сторону уродца и тут же убирал, опасаясь статься невежливым, навсегда утвердили во мне недоверие к человеку. Поэтому я и не надеялся, что встречу за пределами дома того, кто будет со мной, если не мил, то хотя бы равнодушен. Решение, буквально, снизошло сверху. Я собирал вещи с верхней полки, как на голову свалилась маска, которую я носил, когда болел чахоткой. Человек в маске, безусловно, привлекает внимание, так как люди, в большинстве своём, боятся заболеваний, но уродливое лицо, пожалуй, куда хуже страха перед заразой. Я зачесал волосы вперёд, чтобы прикрыть лоб, задрал воротник повыше и надел маску. Вид, конечно, был таинственно угрожающий, как у персонажей мистических романов, что я читал, но не уродливый.
Глубокой ночью я покинул отчий дом с мыслью, что, наверное, никогда больше в него не вернусь. Но, если быть до конца откровенным, не совсем о свободе я грезил. Жизнь отшельника без понимания и любви мне итак, была знакома, и свежий воздух вряд ли лишит меня мук. Я жаждал найти уродство. То самое, от которого всю жизнь прятался. Я надеялся, где-то в мире есть тот, кому знакомы мои тяготы, и кто стал бы мне другом и семьёй, тот, кто настолько же уродлив, как и я.
Жизнь играла тенями на земле, дыша каждой частичкой, даже камни, лежавшие на обочине, казалось, пульсировали вместе со всем организмом. Всё это было так не похоже на мёртвую крепость, в которой я родился.
Я был как птица, вольная лететь, куда глядят глаза, и паря над любыми препятствиями, но все же зажатый в тиски своих перьев. Я не мог перестать быть птицей и обрести покой. Вечно блуждающий странник, вглядываюсь в лица людей, рассматривая всё разнообразие плоти.
Мир за пределами моего дома был странным.
Люди сильно отличались от персонажей, о которых я столько читал. Печальные, обречённо блуждающие друг за другом, словно по одной линии. Взгляды, наполненные беспросветной трагедией, давно потеряли всякую надежду. Изредка пара глаз то там, то тут следовали за мной, но большинство не обращали внимания на незнакомца, чьего лица не видели, и я мог пребывать в тени своей маски.
Не знаю, сколько прошло дней, не вёл счёт, растерявшись от впечатлений, но, когда заныл желудок, я понял, что времени осталось мало. Денег у меня не было, ничего, кроме книг и школьных уроков, я не знал, да и руками никогда не работал. От отчаяния мелькнула мысль о воровстве, которую я даже успел обдумать, ссылаясь на крайность ситуации и вопрос жизни и смерти, но, когда дело дошло до решительных действий, я понял, что не гожусь на всё, что требует решимости.
Когда я обессилел настолько, что уже не мог пошевелится, моё тело, избрав какой-то сарай на отшибе, повалилось возле него на земь. Словно птенец, что упал при попытке научится летать, я был разбит от неудач, но будучи влюблённым в мир, судорожно любовался напоследок чистым, как мои мотивы, небом.
Перед глазами резко потемнело, и я решил, что вскоре грянет свет, но тут увидел того, кто нагнулся надо мной и пристально вглядывался.
Его лицо было ужасным, огромный рубец ото лба шёл через всё лицо до самого подбородка, нос скошен вправо и зажил как будто без кончика. Глаза, что осматривали меня, в белках наливались жёлтым с алыми вкраплениями.
Я подумал, он хочет меня обокрасть и не стал мешать, ибо вещи мне уже не нужны, да и красть то особо и нечего. Но пригнав что-то массивное, он начал затаскивать моё дряхлое тело. Тут я благополучно потерял сознание и проснулся уже в мягкой кровати, укутанный в одеяла, с влажной тряпкой на лбу.
Я запаниковал, не обнаружив на себе маски, и заёрзал, теряясь в пространстве. Искажённое лицо мужчины устремилось ко мне.
— Тише — произнёс он, протягивая влажный свёрток. Это была моя маска. — Жена постирала. — ответил он на немой вопрос.
Преодолев за пару дней огромное расстояние, я увидел неисчислимое множество лиц. Я понял, что такое красота и почувствовал её необъяснимый след, понял силу взгляда и почему идеальные черты не запоминаются, в отличии от изъянов. Я был тенью каждого, кого встречал, был скульптором острых штрихов и плавных линий и будто создавал сам целые деревни. Наблюдателю порой не чужда спесь. Но что чувствует Бог, когда встречает подобное? Создал ли он это уродство и, если да, то зачем?