— Да, и я не отказываюсь от своих слов. Но, честно говоря, они немного недожарились, подошва наверняка жестковата, — сказал он, подозрительно косясь на злополучную обувь. — Пожалуй, им минут десять еще следует погреться. А пока попробуем устрицы.
— Отлично! — И прежде чем ошеломленный Антонио успел опомниться, Натали схватила кроссовки и, запихнув их в духовку, включила ее на полную мощность. Потом с невозмутимым видом занялась приготовлением соуса.
Антонио с нетерпением ожидал конца представления. И, не выдержав, расхохотался. Вскочив со своего места, он вытащил кроссовки, которые их хозяйка обрекла на сожжение.
— Неужели ты и в самом деле собиралась дожарить их? — спросил Антонио, сотрясаясь от смеха.
— Конечно. В детстве я научилась не уступать в упрямстве своим более сильным братьям.
— Ты действительно маленькая воительница, — ласково обронил Антонио и так легко коснулся распушившихся волос с бронзовым отливом, что Натали даже не заметила. — Они, наверное, частенько мучили тебя?
— Нет. Братья любили меня. Впрочем, иногда я казалась им маленькой ведьмой.
— Ты тоже отвечала им взаимностью, правда? — Антонио заметил, какой нежностью и любовью засветились глаза Натали при воспоминании о близких.
— Да, — подтвердила она. — Братья всегда защищали меня, порой даже чересчур. Например, меня ужасно раздражало, что мои свидания всегда проходили под их надзором, хотя и не очень откровенным. Многие ребята вообще боялись подойти ко мне, опасаясь столкнуться с братьями, добровольно взявшими на себя роль телохранителей. Исключительным доверием пользовался только Филиппо, наш сосед. Он даже нравился моим родственникам за бережное отношение к их сестренке. — Натали вдруг стала очень серьезной. — Если бы только мои братья предполагали, почему он столь покладист и внимателен…
Нет, она не имеет права их ни в чем обвинять. Возможно, тогда и сам Филиппо не знал еще причину собственного поведения.
— Филиппо? Твой муж?
— Да, только брак продолжался недолго.
— А почему?
Натали, мешавшая соус, на мгновение замерла, но потом энергично стала орудовать ложкой.
— Как оказалось, мы совершенно не подходили для семейной жизни.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Антонио, почувствовав, что причина распада семьи кроется не просто в несхожести характеров, а находится гораздо глубже.
— Ну, понимаешь… — Натали в замешательстве замолчала, затем пожала плечами. — Филиппо воспринимал меня только как сестру, иногда даже как мать, но не как любимую женщину. — Ее голос оставался спокойным, лишь исчезла нежность, которая согревала Гандераса минуту назад. Помолчав, она спросила: — Как лучше, добавить лимон в соус или нарезать кружочками?
Некоторое время Антонио вопросительно смотрел на Натали, рассчитывая подробнее узнать и о ней самой, и о мужчине, которого она любила настолько, что связала с ним жизнь, хотя Филиппо, судя по всему, не отвечал ей взаимностью.
— Мне больше нравится второй вариант, — сказал он наконец, поняв, что Натали не склонна продолжать разговор на личную тему.
Ясные живые глаза, казалось, покрылись непроницаемой темно-зеленой пеленой, которая полностью скрывала от постороннего взгляда чувства и мысли Натали. Антонио не смог разгадать, что принес ей разрыв с мужем — облегчение и свободу или печаль и боль?
«Воспринимал меня как сестру, мать, но только не как любимую женщину», — повторил про себя Гандерас. Теперь ему стала понятна реакция Натали на комплимент по поводу материнского таланта.
— Твой муж — просто слепец, — заявил Антонио весьма авторитетно.
— Очень мило. — Чувственные губы тронуло некоторое подобие улыбки. — Но ты не прав. Мой муж по профессии пилот и обладал отличным зрением. Кстати, у тебя есть штопор, чтобы открыть бутылку?
— А ты его любила?
— Да нет, конечно. О чем ты говоришь? Обычно я выхожу замуж за каждого, кто делает мне предложение.
— Натали… — начал Антонио.
— Кажется, мы остановились на штопоре. — Она улыбнулась, но во взгляде сквозила холодная отчужденность. — Мои братья откупоривали бутылку ударом руки по донышку. Я еще так не пробовала, видимо, у меня не хватит сил. А вот у тебя, наверное, получится без особого труда.
— Но ты по-прежнему любишь его? — допытывался Антонио.
— А тебе никогда не говорили, что неприлично совать нос в чужие дела? — отрезала Натали.
— Говорили. Но почему ты не хочешь ответить?
— Почему тебя так волнуют мои чувства? — Разыгрывать спокойствие и невозмутимость ей становилось все труднее.