— Или выпуклее, — прилетело еще откуда-то.
— Тоже нормально. У одной снаружи листва, как на дереве, у другой — глухие ставни с едва заметной щелкой. Или вообще без ставен, сразу окно и занавесочки. Чего только не бывает. Вернись на место.
Варвара отстранила златовласую выскочку, затем суровый преподавательский взгляд успокоил завозившихся царевен, начавших присматриваться и сравнивать. Мои ребра и живот вздохнули с облегчением… и небольшой грустью. Все-таки Александра это… Александра. Стройная чувственная златовласка. Наполовину Зарина. Но не сидевшая в душе столь глубоко, потому тревожившая лишь тем, что привлекает совсем не душу.
(Сейчас речь не о Зарине, но о ней я еще не раз упомяну, в том числе более обстоятельно).
— А позы проходить будем? — не совсем в тему осведомилась Антонина.
Вопрос не остался без ответа.
— Пока скажуосновное. Они делятся не столько по расположению и способам, сколько просто на мужские и женские. — Варвара оглядела окаменевших во внимании учениц. — Название дается по тому, кто действует. Мужские позы — когда вы не активны — мы не рассматриваем даже в принципе. Если когда-нибудь захочется для разнообразия, можно им разрешить — исключительно в виде великого одолжения. Или в качестве благодарности за нечто неслыханное.
— То, что Чапа спас всех нас от смерти и позора, — нежданно выдала Любава, — это неслыханное? Или с нашей стороны пойдет в категорию одолжения?
Я напрягся. Собственно, все напряглись — замерли, не смея шелохнуться. Тела на моих руках задышали жаром.
С высказанной точки зрения ситуацию никто не рассматривал — до этого момента. Теперь все задумались. Особенно я.
Варварин лоб сошелся к центру недовольными вертикальными полосами:
— Он мужчина и выполнял приказ. За это не благодарят.
— За что тогда благодарят? — недоумевали царевны.
— Ни за что. Как не поймете? Женщина — объект поклонения, а не бартера. Докажет, что достоин — станет мужем. Не достоин — не муж. Все просто.
Я облегченно выдохнул. Формула мне понравилась, хоть и произнесена идейным противником.
А информационный ликбез продолжался.
— Семена выходят с салютом, который доставляет мужчине удовольствие. Можно сказать, единственное удовольствие. Других они не знают или не признают. Тем же путем из их организмов выводится лишняя жидкость.
— Фу! — дернулись и отпрянули некоторые ученицы.
Клара удивленно оглянулась:
— Почему «фу»? Они в нас пописают и там завяжутся деточки…
Царевны заржали лошадьми, укушенными мухами це-це. Не знаю, что за це-це такое, я бы ржал от одного названия.
Клара обиделась:
— Что не так?
Вечно испытывавшая неловкость, теперь она совсем смутилась.
— Это разные процессы, — выговорила Варвара, вытирая слезы. — А чтобы одно не испортило другое, в преддверии салюта выделяется особая очищающая капля. В ней тоже несколько тысяч жизней.
Ярослава вздрогнула:
— Разве?
Варварин кулак скользнул вниз, упершись основанием в ребристые морщинки. Недовольное скуластое личико фантастического монстра продралось из тела носителя. Открылся изумленный ротик новорожденного. Застывшие лица учениц глядели на него очумело, как на невиданное чудо. Застеснявшись внимания, он спрятался обратно, закутавшись в капюшончик.
— Ой, какой гладкий внутри! — умилилась Любава.
Ее ладошки взлетели, прижавшись к щекам. Не будь вокруг столько народу, наверняка бы приласкала, погладила, а то и поцеловала. Как котенка. Хотя, откуда здесь котята? Вот и находят себе игрушки.
«Спички детям не игрушка!» — хотелось крикнуть.
«Ты уверен?» — категорически не соглашалось со мной присутствующее на полянке электоральное большинство с перевесом в тысячу двести процентов. Один в поле не воин — вполне демократический принцип, и будь я искренним демократом, лежал бы и не дергался, если голосованием постановили. В моей ситуации просто до зарезу хотелось быть отъявленным демократом. Однако, я противник любых правил, по которым меня заставляют играть другие. Демократия — тоже свод правил, с его помощью не хуже чем в самой жесткой монархии одни правят другими и грабят третьих. Как говорил Черчилль, демократия — плохая форма правления, но ничего лучше еще не придумали. Все авторитарные правители восхищаются демократией. И все эффективные демократические лидеры на каком-то этапе ведут себя как диктаторы. Здесь не о чем спорить, достаточно вспомнить историю любой страны, которая чего-то добивалась или, наоборот, что-то теряла. Подчинение меньшинства большинству — чушь и блажь, в которую хочется верить слабым. Собрались вместе двадцать львов и сто баранов — кто из них большинство?